– Вон поганая метла! – каркала птица. – Поганой метлой его!
Поразительно, но рядом с камином стояла метла. Уж не знаю, насколько она была поганая, но общипанная, это точно. Создавалось стойкое впечатление, что кого-то когда-то этой самой метлой довольно серьёзно охаживали, поэтому тростинки вылетели из её низа, и сейчас она лысая, но гордая и стоит здесь.
– Нельзя! – спокойно возразил старик, куда-то резко бросил кость и стал вытирать пальцы тканной салфеткой, которая до этого, видимо, была у него на коленях.
– Как?! Почему?!
От этого вороньего крика во все стороны поплыли круги дрожи. Тени шкафов и сервантов задрожали, но устояли. Душа моя ушла в пятки, а сам я готов был провалиться сквозь пол. Но меня спас старик: на том краю стола он сидел и увлечённо вытирал пальцы салфеткой. На разъярённую птицу не смотрел. Круги, заставившие дрожать всё вокруг, не произвели на него никакого впечатления. И птица это тоже заметила. Она подбежала очень близко, стала размахивать крыльями, а ещё я стал опасаться, что в гневе она может клювом нанести старику довольно серьёзные повреждения. Сам старик, как я понял, этого нисколечки не опасался. Вытерев пальцы, прищёлкнув языком, он упрямо повторил:
– Нельзя.
После чего порылся в своих карманах и вынул сложенный в несколько раз хрустящий листок бумаги, что отдал ему я. На птицу это произвело прямо-таки невероятное воздействие: крылья сразу же сложились, острый клюв как-то уныло повис вниз.
– Это кто написал? – вроде бы спокойно спросил старик, разворачивая бумагу. По мере того, как бумага становилась всё больше и больше в руках старика, птица становилась меньше и меньше, пока, наконец, бумага не развернулась, а птица, в знак своего поражения, не сделала шаг назад или, если угодно, шаг хвостом ко мне.
– Это кто написал?
Старик потряс белой бумажкой в воздухе. Птица не ответила.
– И сколько у нас такого позора в городе? А?
Птица сделала ещё один шаг ко мне хвостом. Впрочем, до меня было очень далеко. Старик поднялся во весь свой рост, и я подумал, что сам по себе он очень мощный, но я как-то не придал этому значения.
– Отвечай на вопрос, Гуамоко! Сколько таких бумажек сейчас в Москве?
– Одна! – зло выпалила птица.
– А если честно?
– Честно!
Птица подняла голову с бусинками-глазами и как-то жалобно каркнула:
– Только одна!
Старик сел.
– Тогда знакомься.
Птица развернулась ко мне, поцокала. Честно говоря, не очень-то дружелюбно. Уставилась на меня, но я так и не понял, с какими чувствами на меня так смотрят.
– Будешь у нас? – резко спросила птица. Я кивнул. Она развернулась и гаркнула старику, которые сидел и наблюдал за нами.
– Как его зовут?
Старик, разумеется, не знал.
– Как?! Ты взял на работу человека, и даже не знаешь его имени?!
Старик совсем не смутился:
– У него есть паспорт, ННН и ЛИНЗ.
– Что?!
Старик попросил у меня помощи взглядом.
– СНИЛС, – смог я выдавить из себя и тут же добавил:
– Только его у меня нет…
Птица резко обернулась ко мне.
– Не успел ещё…
Птица резко отвернулась от меня и побежала к старику:
– Так он ещё и тупой?!
– Не-ет! – радостно возразил старик. – У него, кстати, любимый писатель Пушкин!
Птица развернулась и, помогая себе крыльями, оказалась на краю стола в метре от меня.
– В двадцать первом веке любимый писатель Пушкин?!
Неуверенно, но я кивнул.
– Ваш дядя был самых честных правил? – не с того не с сего сказала птица.
