Возможно, из нее в итоге ударит молния, и поразит-таки мишень своей создательницы. Но это не точно.
Матушка Рискин покатала слова на языке, подбирая те, что лучше всего разъяснят мне суть.
— Магия — стабильна. Она дастся каждому, кого боги наделили силой, старательностью и каплей таланта. Именно в такой очереди. А ведьмовство… оно капризно и переменчиво. И преуспеет ли в нем ведьма, зависит всецело от того, сколько ей боги отмерили таланта и старательности — сдобрив это самой малой каплей силы.
Из ее слов выходило, что магия — это наука, а ведьмовство — искусство.
— Это у магов всё всегда одинаково, и зависит только от личной силы да количества зазубренных заклинаний, — продолжала между тем болотная ведьма. — А у любой ведьмы всегда — свой путь, и он иной, чем у ее товарок.
Рискин покачала головой:
— Вот если десяти магам повелеть зажечь на расстоянии магический фонарь, они сделают это одним-единственным способом.
В моем воображении все десять магов, стоя красивой шеренгой, дружно сосредоточились и щелкнули пальцами, и десять фонарей налились мягким молочным сиянием под довольное кряканье командира.
— А если же повелеть то же самое десяти ведьмам…
— Тэйрим, не надо, молю вас! — запаниковал воображаемый седоусый.
— То они сделают это десятью разными способами, при том у половины опять не получится, или же получится не то — не терпит ведьмовство принуждения. Опыт и волю ведьме надо иметь, чтобы по приказу колдовать.
На воображаемом полигоне мрачно моросил дождь, хмурые ведьмы сгрудились в кучу и поглядывали на меня недобро. Одна снова рыдала.
Я потрясла головой, отгоняя безумное видение.
А Рискин, не ведая, что творится в головушке у ее подопечной, продолжила:
— А еще ведьмы сварливы, влюбчивы, мстительны. Сила их в чувствах, и оттого чувствуют они ярко. И от этой яркости, бывает, делают то, чего не сделали бы, живи они разумом. И не так чтоб редко бывает… — она нахмурилась каким-то своим мыслям. — Ведьм не любят за это. За то, что может чуть что — полыхнуть, что твоё сухое сено, и такого наворотить, что сама потом сама восплачет. А может, и не восплачет…
Покривишись лицом, Рискин признала:
— Наша сестра тоже разная бывает. Одна в сердцах почесуй нажелает, потом стыдом мается, другая черным мором проклянет, и совесть не шелохнется.
И что-то такое было в ее голосе, что мне показалось — видела она таких. Тех, кто способен без раскаяния моровое поветрие поднять.
— Но есть у ведьмовского дара и плюсы перед магическим: мага обнаружить может любой, ведьму — только другая ведьма, да и то, иные умелицы и от сестер по дару прятаться умудряются. Мага можно определить по колдовству, ведьму только по последствиям. Когда маги колдуют, всегда есть какие-то признаки, и они заметны даже тем, кто не наделен даром. Свет, звук, тепло или холод… А дрожь самой силы легко почувствует любой одаренный, если пожелает. У ведьмы это всё может быть, может не быть, а может, как сама пожелает, коли ловкая да умелая. И пусть в силе нашей сестре обычно с магами не тягаться, но иной раз ведьма может и такое совершить, что ни одному магу не повторить — таким уж даром нас Пройдоха наделил, что порой мы и сами не знаем, чего от себя ждать.
Она улыбнулась мне, и продолжила:
— Все мы, ведьмы, разные. По силе, по умению, по норову. К нам идут те, у кого на магов серебра не наберется, или тогда, когда маги помочь не сумели. За помощью — идут, но стоит где чему подозрительному стрястись… — помолчала, и совсем уж грустно завершила, — Если рядом с селением обживется ведьма, то со всеми бедами — к ней, но и все беды — от неё.
