Читать онлайн Лера Тихонова - Мужчины и дирижабли
Недавно я прочитала об одной женщине с четырьмя ногами. Она родилась во Франции в XX веке. У неё были две большие ноги по бокам и две маленькие посередине. Но, что самое удивительное, она совершенно не страдала от комплекса неполноценности. Зарабатывала в цирке кучу денег, была обласкана публикой и составила прекрасную партию симпатичному мужчине. Конечно, чем больше у невесты ног, тем меньше претензий к жениху, но ведь и муж ей попался отличный, не придерёшься – умный, богатый и красивый. Они родили четверых детей – по двое из каждой вагины – и прожили душа в душу до глубокой старости.
У меня, например, ног и вагин стандартное количество, но тем не менее я всю жизнь терзалась из-за собственного несовершенства. Мама твердила с детства, что всё у меня хорошо, вот только глазки маловаты, нос длинноват, язык как помело, а руки и вовсе из одного места. В итоге к пубертату я чувствовала себя артисткой цирка уродов и часами смотрелась в зеркало в мучительном поиске следов красоты. И даже спустя десятилетие, получив предложение выйти замуж, вместо «да» спросила жениха: «Ничего, что у меня руки из одного места?» Мама в ответ на новость лишь поинтересовалась, знает ли несчастный, что у невесты сороковой размер ноги. Но несчастный не растерялся и сказал: «Зато лыжи зимой покупать не придётся». Да и летом с сороковым можно легко пройти по болоту, тогда как все конкурентки утонут. Это меня немножко утешило, и я вышла замуж.
Мы прожили с мужем шесть лет. У нас родился чудесный мальчик. Однако счастливой жизни не получилось. Может, мои маленькие глазки и длинноватый нос сыграли роковую роль. Может, вооружившись борщами и котлетами, я пошла к сердцу мужа слишком банальным путём, но заблудилась в пищеводе и вышла совсем с другой стороны. А может, виной послужил мой вздорный, плаксивый характер, при проявлениях которого мама всегда говорила: «Ничего-ничего, побольше поплачешь – поменьше пописаешь!» И, кстати, да – писала я последние пару лет перед разводом совсем мало. Спустя годы я поняла, что причиной нашего расставания был сон неведения, в который мы с мужем были оба погружены, – состояние, когда нескончаемо и громко звонит будильник, а человек, вместо того чтобы проснуться, ищет в своём дурном сне виноватого.
Мы разбежались. Наш маленький сын сильно переживал. Я пустилась во все тяжкие, перебирая мужчин. Мне понадобилось целых пять лет, чтобы понять две простые истины: за кого замуж ни выходи, сама с собой в браке и окажешься. И – если себя по-настоящему не любишь и не ценишь, то и всякая рожа рядом будет противна. Мама, кстати, к тому моменту приняла православие, раскаялась в грехах и однажды призналась, что в юности, когда она надевала любимые рваные джинсы, бабушка всегда плакала и говорила: «Ой, ну куда ж ты такая убогая пойдёшь? Что ж ты меня позоришь перед людьми?!» Короче, мама теперь ходит в храм и пытается полюбить себя через симпатичного Христа.
Пять лет моих скитаний по мужчинам и странам не были похожи на благородный восьмеричный путь. Я никак не могла проснуться и хорошенько помесила грязь по бездорожью в поисках счастья. Меняла профессии и города, ввязывалась в авантюры, попадала в дурацкие любовные истории. Постепенно я научилась терпеть. И прощать (прощала, если честно, всё, кроме выражений «кушать мяско» и «чмоки-чмоки»). Но мужчину, того самого, единственного, так и не нашла. И лишь на шестом году «холостой» жизни, когда я смиренно приняла факт, что быть мне до конца жизни одной, вдруг встретила Его. И себя заодно.
Мы вместе уже три года. Яды ума иногда отравляют моё семейное счастье, особенно когда муж в сотый раз удивляется: «А разве ты это говорила?! Я не слышал!» Или, задумчиво почёсывая щетину, вопрошает, не видела ли я его второй носок. Когда носки переполняют чашу моего терпения, я закатываю скандалы со слезами. Случается это обычно в полнолуние, когда у женщин, как и у мировых океанов, происходит отлив, и слёзы в данном случае – обычное природное явление.
Увы, шансов пройти путь бодхисаттвы и окончательно пробудиться у меня нет. Но я рада, что к тридцати восьми годам хотя бы приоткрыла один глаз, из щёлочки которого смотрю на небо. И вижу там, за плывущими тучами, свет. Вечно сияющии свет.
Часть I
Роковой мужчина
– Можешь меня убить, – с надрывом сказал мой Роковой мужчина, – но я возвращаюсь в семью!
– Ну и пожалуйста! – я отложила сковородку в сторону. – Тефаль ещё об тебя марать!
За полгода нашей «любви» я привыкла к его перебежкам. Первая была величественная, словно исход иудеев из Египта. Всполошились обе стороны. Жене он сообщил, что не вернётся никогда, а меня заверил, что пришёл навсегда. Но, как выяснилось позже, категории вечности в его трактовке имели водевильный характер, и два последующих «никогда» и «навсегда» произвели на нас меньшее впечатление.
В наших отношениях я всегда чувствовала себя андалусским бандитом Хосе из «Кармен», а он вёл себя как капризная, блудливая Карменсита. Причём мой «homme fatale» взял худшие черты от «femme fatale» – он, как полагалось, был бессовестный, вероломный негодяй и лгун, а вот магнетизм и роковая красота отсутствовали напрочь. Вечерами он пил пиво и ел куру-гриль, отращивая живот, и в спортклуб его было не загнать. Думаю, он знал секрет: мужчин в России мало, они в цене, и за них сражаются.
Я тогда работала в одном известном московском пятизвёздочном отеле. И однажды праздновала повышение по службе. Моя коллега Ритуся (коротко – Туся) пришла поздравить меня со «старшим менеджером». На её шее красовался внушительный бант кота Леопольда. Туся выпила полбутылки киндзмараули и, развязав бант, гордо продемонстрировала мне синяки.
– Это из-за косметолога, – заговорщицки подмигнула она. – Слишком долго делала мне эпиляцию.
– Шеи? – поразилась я.
– Да нет, зоны бикини… А муж потом меня душил, – она захохотала. – Ревнует, пакость такая!
Тусин муж волочился за каждой юбкой и при этом подозревал жену в любовных связях с клиентами, таксистами, официантами и даже соседским дедушкой. Муж частенько поднимал на неё руку, оставляя «метки любви». При этом Туся страшно боялась, что её «убивца» умыкнут соперницы. Каждое утро вместо поцелуя он, как Чикатило, твердил: «Помни! Ежедневно на рынок выбрасываются тысячи и тысячи молодых женских тел!» И она была готова сражаться за право быть жертвой собственного мужа.
К сожалению, московский рынок и правда переполнен. Девушки на любой вкус и цвет всегда съезжались в столицу со всех уголков России. В нашем отельном бизнесе на десять девчонок был всего один парень, и тот небанальной ориентации. Хуже обстояли дела только в туристических агентствах. И ещё хуже – в ночных клубах, где невесты маялись тучными стадами, а редкие кавалеры смотрели поверх голов, боясь встретиться взглядом, чтобы дамы не разорвали на куски.
Перевес женщин всегда деструктивно влиял на мою психику, и по клубам я не ходила. Мой суженый тоже. У него был свой маршрут – как у троллейбуса – от жены ко мне и от меня к жене. После третьей ходки мы с его Леной подружились. Иногда я ей звонила:
– Леночка, может, заберёшь сегодня нашего?
– Сегодня не могу, дорогая. Иду в театр.
– Ну хорошо. Положи ему в следующий раз побольше сменных носков.
Его мама была на моей стороне:
– Знаешь, я выбираю тебя. Ленка никогда мне не нравилась.
А дочь – на маминой:
– А где найти другого? Держись, мам, двумя руками за нашего дурацкого папочку!
Умная девочка уже тогда понимала, что мужчины – товар дефицитный и долго не залёживаются.
Наш финансовый директор Викуся (коротко – Куся) в свои тридцать пять всё ещё была не замужем. Самодостаточная, красивая и умная, Куся выслеживала будущего мужа в московских кущах, словно охотник антилопу. Её тонконогие бойфренды чуть что шарахались в кусты: игнорировали звонки, забывали явиться на свидания или вовсе пропадали. Но она не сдавалась и упорно добивалась их благосклонности. Ещё немного, и цветы бы понесла для завлечения робких парнокопытных.
Иногда я ходила в столовую вместе с Кусей и Тусей. Сотрудников в нашей столовой кормили так, будто проверяли на живучесть. Две дюжие поварихи притаскивали адские котлы и с дьявольской ухмылкой плюхали в тарелки разваренные пельмени или истекающие жиром куриные ноги с картофельным пюре из порошка. К нам за столик часто подсаживался консьерж Алексей (коротко – Люся) и каждый раз вздыхал: «Эх, девчонки, парня бы мне хорошего!» И я с ужасом понимала, что конкуренция ужесточается день ото дня.
Уже тогда я перестала удивляться росту гомосексуализма. Ведь чем крепче и решительней женщины, тем слабее мужчины. Раньше слабость была главным дамским оружием, и плакали мы слезами бессилия. Но потом мы сменили кредо на силу и стали плакать слезами ненависти.
Наш постоянный гость, шаман из Гималаев, задорого сбывающий истину в московском центре «Пранамания» и живущий исключительно в люксе, советовал мне лить только слёзы отчаяния о собственном несовершенстве. «Чем охотиться за мужиками, лучше чисти карму!» Он забывал об одном: пока я буду надраивать карму, какая-нибудь менее чистоплотная отхватит последнего неразобранного жениха.
Моя мама смотрела на мои мучения со скепсисом: «Молись не о женихах, а о жизни вечной, дурочка!» Но вечная жизнь меня тогда интересовала гораздо меньше, чем суточная норма калорий в моей диете. Хорошо, что мама не знала про роман с женатым, а то точно предала бы меня анафеме.
Мой сын никак не мог запомнить имя приходящего дяди, хотя давал имя каждой мухе, бьющейся в стекло, каждому комару, присосавшемуся к руке, и никогда не путался, требуя отпустить на волю Катю или Васю. Наверное, сын, как все дети, чувствовал фальшь и призрачность наших отношений с Роковым мужчиной. Временами они виделись почти каждый день, но существовали будто бы в параллельных измерениях, оставаясь глухими и слепыми друг к другу.
Четвёртый занос чемодана в мой дом пришёлся на конец октября. Я давно перестала ждать моего Рокового сеньора, но, как писал Мериме, рок всегда следует обычаю женщин и кошек, которые не идут, когда зовут, и приходят, когда не звали.
– В этот раз точно навсегда! – сказал «рок» и деловито вкатил гроб на колёсиках в мою жизнь.
– «Навсегда» каждый раз приходится на последнюю пятницу месяца, – едко сказала я. – У тебя абонемент, что ли?
– Я всё придумал! Ты бросаешь работу, и мы отбываем на три месяца на райский остров. Представь – только ты и я! Дауншифтинг пойдёт нашим отношениям на пользу.
– Райский остров, конечно, здорово, – неуверенно пробормотала я. – Но у меня сын. Да и на работе только что повысили.
– Я оставил семью ради тебя! А ты цепляешься за какую-то работёнку?!
Куся и Туся были в шоке.
– Как увольняешься?! Сдурела?!
– Цыгане говорят: «Того, кто наслаждается, чесотка не грызёт»… Понимаете, любимый пригласил меня в рай. После той нехорошей библейской истории с Евой не могу отказать. Я теперь этот, дауншифтер…
– Дауншифтер от слова «даун»? – усмехнулась Куся.
Бывший муж, услышав новость, с удовлетворением сказал, что если до этого он ещё задавался вопросом, отчего меня так сильно ненавидит, то теперь, к счастью, все вопросы отпали. Да и что ещё можно ждать от матери-кукушки?
После развода мне было тяжело находиться рядом с бывшим, в радиоактивном облаке его ненависти, и, передавая или, наоборот, забирая сына, я всегда старалась как можно быстрее покинуть заражённую территорию. К счастью, я точно знала, что сыну хорошо с отцом. Настоящий еврейский папа, тот точно знал, что в обед надо кормить ребёнка наваристым супом, а в прохладный день надеть ему под штаны колготки. Если честно, даже будучи в браке, я всегда проигрывала в чемпионате за звание лучшего родителя, время от времени забывая про суп и колготки. Выбыла из соревнования я уже в первом туре, как только вышла из роддома с кульком на руках, и с тех пор у меня не было шансов. Иногда мне, правда, доставался приз зрительских симпатий, но только от зрителей с моей трибуны. С трибуны мужа в меня всегда летели тухлые помидоры и яйца.