– Ты будешь звонить?
– Они забирают телефоны, но я что-нибудь придумаю.
– Не сомневаюсь.
Он всегда что-нибудь придумывал и никогда не сдавался. Даже когда она двадцать пятый раз отказалась идти с ним на свидание, все равно не сдался. И добился своего. Месяц назад неприступная крепость Анастасия Эндшпиль пала, распахнула двери и позволила себе наслаждаться сладким поражением.
* * *
– С ума сошел? Здесь же люди! – Юная блондинка хлопнула своего ухажера по плечам и чуть оттолкнула, не дав поцеловать.
– Да ладно, всем плевать! – Парень решительно притянул ее к себе, и очередная женская крепость пала перед мужской настойчивостью.
А всем и правда было наплевать. Стейш хмыкнула и медленно обвела взглядом вагон: почти все едут в наушниках, уткнув носы в телефоны. Старушки, которые могли бы стать гарантом безопасности невинной девицы, задумчиво читают книжки или мирно дремлют под шум летящего сквозь темноту поезда.
Стейш всё видела, все слышала, но думала совсем о другом: «Дураки. Целоваться в метро лучше ночью, когда в вагоне только вы двое и мелькающий свет ламп».
Воспоминания тяжелым камнем легли на плечи, пытаясь придавить к грязному полу вагона. Но Стейш не такая. Она выдержала многое и уже не сломается. Больше никогда не поддастся чувствам и не сдастся ни одному мужчине. Даже если это раскаявшийся Шведов.
Нет. Ничего уже не исправить.
* * *
Они жили на одной ветке. Ей от Дворца спорта до дома четыре станции, ему пять.
Железный поручень холодил ладонь, а теплый взгляд карих глаз согревал, проникал в душу и заставлял бешеной птичкой трепетать сердце. Он смотрел так пристально, что у Насти не хватало сил отвести взгляд.
«Станция „Лесной проспект“. При выходе из вагона не забывайте свои вещи!»
– Не уходи! – Горячая рука накрыла ее пальцы, и от холода не осталось следа. – Настя, не уходи сегодня.
Мурашки вдоль позвоночника. Голова слегка закружилась от предвкушения, от охватившего безумия.
Всё решили секунды и «мама во вторую смену». Двери закрылись, а Настя осталась.
* * *
Иногда Стейш казалось, что Настя осталась в том вагоне навсегда. В той безумной ночи, в тех поцелуях и желании, разлитом по телу раскаленным золотом.
А через несколько недель она узнала страшную истину, которая до сих пор эхом отдавалась в ушах: «Ты такая неприступная крепость, что тебя можно взять только на спор».
Часто Стейш думала о том, что было бы, выйди она тогда из вагона. Как сложилась бы ее жизнь? Она стала бы чемпионкой? Не потеряла веру в мужчин и удачно вышла замуж? Что было бы, если…
Одно она знала точно. Если бы Настя Эндшпиль в тот день вышла из вагона, то Катюши Зиминой – яркой девочки, компьютерного гения и ее «доченьки» со скверным характером – не было бы на этом свете[3].
* * *
Лучшая подруга Саша сидела в огромном кресле с чашкой в руках и рыдала. Муза Загорская – трогательность и сентиментальность их дружеского трио – смотрела на подругу сочувствующим взглядом и кивала, позволяя той выговориться.
Обычно Стейш называла такие женские страдания идиотизмом и в утешениях не участвовала, но на этот раз повод у подруги был – и весомый.
– Безвыходная ситуация, Муз. Мне некуда идти, не на что жить, меня бросил жених, и я беременна…
Стейш понимала, что еще пара минут страданий – и Саша изменит свое мнение по поводу аборта. Сдастся. Пойдет по пути наименьшего сопротивления и никогда себе этого не простит. Год назад Стейш цинично убедила бы ее сделать аборт в хорошей клинике, жить дальше и уже потом, лет в тридцать, родить нового ребенка. Год назад, но не теперь.
