– Настоящий мужчина. Мамочку зовет, – фыркнула Стейш, толкая его вперед. Вывела в коридор и, не дав одеться, вышвырнула за дверь. – Если еще раз увижу, с лестницы спущу. Чтобы ни ноги, ни руки, ни рожи твоей здесь не было.
– Чокнутая! Да кто на тебя, мымру, позарится?! Не хочешь – больно надо. Да я себе сотню таких найду!
Истеричный выкрик успешно заглушила дверь. Стейш бросила скорбный взгляд на мужские ботинки: «Эх, а первые полчаса этот тип казался нормальным человеком!» Таким нормальным, что начало подташнивать. Наверное, поэтому, когда он начал гадский монолог о «нюансах», она испытала не отвращение, а странное облегчение. Было бы намного хуже, окажись он СУДАКом. А еще хуже, если бы запал в душу и захватил сердце, как когда-то Шведов. Ну уж нет, лучше мордой в салат – и на улицу.
Взяла ботинки и, приоткрыв дверь, вышвырнула на площадку. Следом полетел плащ. Когда вещей этого типа не осталось в квартире, она наконец смогла выдохнуть.
– Настя, а где Вадик? – В коридоре, благополучно пропустив все самое интересное, материализовались сразу обе мамы.
«Надо же! Даже не подслушивали!» – успела удивиться Стейш.
– Ушел, – пожала плечами как ни в чем не бывало. – Позвонили с работы.
Вторя ее словам, из комнаты раздался громогласный звук рингтона. Скабрезная песенка, которую напевал пропитой мужской голос, стояла на нем уже много лет и проверяла на прочность нервы окружающих.
Мироздание услышало то ли слово «позвонили», то ли слово «работа» и поспешило вернуть Стейш кармический долг. Соврала? Вот тебе звонок с работы в девять часов вечера! Более того: звонок с работы, с которой ты несколько часов назад с триумфом уволилась.
Все три дамы от неожиданности едва не подпрыгнули на месте. Соседи снизу, должно быть, тоже нервно икнули, когда люстра от такого аттракциона опасно покачнулась.
– Настя! Когда ты уберешь со звонка эту кошмарную песню?! – тут же возмутилась мама, поглядывая на вытянувшееся лицо подруги. – Что за ребячество?!
– Вот прямо сейчас и уберу. Торт ешьте без меня, я на диете! – брякнула Стейш и рванула в комнату, радуясь возможности избавиться от расспросов в стиле: понравился ли ей жених и как будут звать их будущих детей.
Телефон обнаружился на широком, заваленном подушками подоконнике. Стейш по достоинству считала его лучшим местом в своей – честно отвоеванной у брата – комнате. Здесь удобно было сидеть, вытянув гудящие ноги, и смотреть, как закатное солнце окрашивает двор то в золотой, то в алый, а люди, не замечая красоты, спешат домой от автобусной остановки. Когда-то она сидела на этом подоконнике и говорила по телефону со Шведовым, смеялась над глупыми шутками и млела от романтических глупостей. А потом плакала, прижимаясь горячим лбом к ледяному стеклу, и кусала губы, чтобы не завыть от боли – мама испугается.
– Соберись, тряпка! – Стукнула себя ладонью по щеке и приняла вызов: – Чем обязана, Станислав Сергеевич? Заявление подписали?
– Анастасия Викторовна, – голос босса звучал напряженно, – тут такое дело…
Он говорил медленно и так тщательно подбирал слова, что Стейш подумала: уж не стоит ли над ним Шведов с пистолетом.
– Я не могу вас уволить. Вы наш хоть и не главный, но заслуженный тренер. Вас очень уважают спортсмены и начальство, – закашлялся, – ценит. Мы подумали, всё обсудили и хотели бы сделать вам интересное предложение.
Умение говорить долго и ни о чем – талант, которого не было у Стейш, зато Малкину он достался в тройном размере. Бесило неимоверно, поэтому сдержать сарказм не удалось:
