И так Он день за днём, свои творенья множа,
мир создавал для нас спокойно и легко.
И день шестой настал. Велик был Логос-Слово,
программа бытия, идея во плоти…
Глаза открыл Адам. Закрыл, открыл их снова,
и увидал того, кто душу освятил.
И только в день седьмой, задумавшись глубоко,
оставив все дела, ловил Он каждый миг
творенья своего. И радовали Бога
и первые шаги, и даже первый крик.
***
Любовь опять хлестнула плеткой,
и плётка резвая с оплёткой
такую причинила боль,
что из груди не стон, а вой,
и никакой любви не надо.
Но в этой боли есть отрада:
болит, и, значит, ты живой.
А был ли мальчик? Девочка была ли?
Давно когда-то был осенний день,
глаза светились, губ костры пылали,
и он кольцо на палец мне надел.
Всё закружилось в золотой метели,
И звездопад был словно листопад.
И мы кружились, падали, летели…
Куда? Возможно в рай, а, может, в ад.
Как тут понять, когда все в красной гамме
и в золоте с вкраплениями звёзд,
когда вскипает небо под ногами,
и радуги парит висячий мост?
Что было дальше? Я не помню, право.
Была зима и, видно, не одна.
Случались вёсны, лет прошла орава.
Катилась жизнь, что свыше нам дана.
Любовь из детства где-то затерялась,
забылись даже имя и лицо.
Колдунья-осень в памяти осталась,
да это самодельное кольцо.
И только листья начинают падать,
и звёзды вниз срываются, дрожа,
Взрывается внезапно бомба-память,
и на губах, как в юности, – пожар.
Мы, русские, горды своим славянством,
но сколько в нас намешено иных.
Плодимся мы с завидным постоянством
от черных, желтых и других цветных.
О, этот взгляд кавказского красавца,
спустившегося в сердце прямо с гор!
Не нравится!? – Не будем мы касаться
крамольной темы, что рождает спор.
Но как красив студент из Гватемалы!
Базальтовый, несокрушимый торс,
и бицепсы… Что, этого вам мало?
Добавьте царский титул. Не вопрос.
Загадочность учтивого японца —
как к этой тайне равнодушным быть?!
Его улыбка вечная, как солнце,
не даст такого «ниньзю» не любить.
А Чингачгук? Ах, он такой романтик!
Да, мало ли красавчиков иных:
в полосочку, в горошек, «с боку бантик»,
что клюнешь на кого-нибудь из них.
И, вот, что интересно: в наших детях
всегда звучит славянская струна.
И где бы ни был ты на белом свете —
тебе тот час откликнется она.
Алене Лосевой, которая пыталась
научить меня игре на гитаре.
Благодарю, что, радости полна,
я звуки извлекаю, и при этом
мелодия слагается.
Она
живёт во мне, звучит зимой и летом.
С трудом, но пробивается мотив
сквозь плевелы ошибок, корку фальши.
Гитарный перебор, как перелив
хрустальных струй,
но он всё дальше, дальше.
Моя гитара первая —
чехол, как для оружия,
скрывает куртка серая
гитары полукружия.
И слышу, сзади шепотом:
«Бежим, пока что целы,
смотри, у «чела» что-то там…
с оптическим прицелом».
Мне старость ухмыляется,
она грозит клюкою,
но, а душа влюбляется
и манит жизнь рукою.
И нет прекрасней дара,
чем юным быть и смелым.
И за спиной гитара…
с оптическим прицелом.
А старость лезет в уши,
как тать, лишает зрения,
и музыка всё глуше,
теперь уж не до пения.
Но я от ведьмы старой
уйти стараюсь целой,
ведь за спиной гитара
с оптическим прицелом.
Как молния меж нами
по пальцам бьёт пребольно.
Ми ля си до си ля ми —
острей свинца в обойме.
Я знаю, что недаром
братаемся со сценой,
ведь за спиной гитара
с оптическим прицелом
Храни тебя моя любовь!
Храни тебя моё участье.
Болезни, горести, несчастья
