Мы ненавидим всех. Преданные - страница 9
Поэтому я выбираю первый вариант и бегом проношусь по коридору, заворачивая в сторону кухни. Сбито дыша, выдвигаю ящик со столовыми приборами и…
– Какого черта?! – взвизгиваю, не находя там даже чайной ложки. – Слышишь ты. Кто бы ты ни был, мать твою. Я тебя не боюсь, понял?! – громко кричу, задыхаясь от частых вздохов, и разворачиваюсь лицом к дверному проему, застеленному мраком.
Переключатель находится возле двери. До него около пяти широких шагов. Я успею сделать это быстрее, чем какой-то мудак нападет на меня.
Я срываюсь с места с вытянутой рукой, но едва мои пальцы касаются кнопки, мое запястье обхватывает чья-то широкая ладонь. Я успеваю заметить лишь пугающую маску «Крика», но не могу закричать – вторая крепкая ладонь закрывает мне рот. Маньяк поднимает меня в воздух и прижимает спиной к своему напряженному торсу так сильно, что я не могу вздохнуть. Мои брыкания и сопротивления тщетны. Он будто не чувствует их, даже когда я колочу его кулаками по ребрам, пока он несет меня в спальню.
Бросив меня спиной на кровать, как какую-то безвольную куклу, он обрушивается на меня сверху и придавливает своим мощным телом к матрасу, раздвигая пахом мои ноги. Я колочусь от страха. В глазах проступают слезы. Напротив меня эта ужасающая маска «Гоуст-фэйс», и я не верю, что это все происходит со мной.
Следом я чувствую, как что-то холодное касается моего запястья.
Господи, только не нож…
А затем раздается щелчок.
Что? Этот псих приковал меня наручниками?
К чему? Зачем?
– Сладость или гадость, бейби? – знакомый шепот проникает не только в уши, но и в мозг. И сквозь нарастающий страх я понимаю, что под маской маньяка-убийцы скрывается никто иной, как гребаный, мать его, сталкер Дарио Сантана.
– Ты придурок?! – во весь голос кричу я, пытаясь спихнуть его с себя, но у меня ничего не выходит – моя правая рука тянется за его левой. – Что это, блядь, такое?!
Я дергаю рукой еще раз и еще, пока до меня не доходит, что этот кретин приковал меня наручниками к себе. К своему чертовому левому запястью.
– Теперь ты никуда не сбежишь от меня, моя дикая звезда. – Дарио обхватывает мой подбородок пальцами свободной руки и заставляет меня смотреть ему в лицо сквозь ужасающую белую маску. – Мы скованы.
Мое частое дыхание оседает на его маске. Грудь вздымается, примыкая к обнаженному торсу. Мне хочется придушить его. Содрать эту маску и врезать по наглой морде.
Никто не смеет пугать меня. Никто не смеет врываться в мой дом. Никто не смеет заставлять чувствовать себя беззащитной. Никто не имеет права играть со мной.
Я сжимаю кулак и бью Дарио по спине. В плечо. В твердую грудь. Он не сопротивляется, но и не слезает с меня. Я все так же безвольна и прижата к матрасу, но во мне столько злости, что я не могу остановиться, нанося удар за ударом.
Снова в плечо. В грудь. По ребрам. Костяшки саднит от боли, но я не прекращаю колотить его тело одной рукой.
Дарио мог бы легко и быстро обездвижить меня. Но он этого не делает. Он позволяет мне его бить. Кричать. Царапать. И визжать во все горло.
И только когда моя истерика прекращается, он снимает с себя маску и без единого слова припадает к мои губам. Я кусаю его, чувствуя, как во рту растворяется привкус крови, но Дарио все равно углубляет поцелуй, сплетаясь с моим языком.
Мои удары слабнут. Он заводит наши руки, скованные наручниками, мне за голову и усыпает жадными поцелуями мою шею. И вместо того, чтобы воспротивиться, я выгибаюсь, подставляя свое тело под его требовательные ласки.