– Быстро вы, – обронил Николай, чигнув недокуренную «сижку» в молочную пустоту.
– Ну… – Смущенная улыбка новой подруги осветила всю его оставшуюся жизнь. – Бывают в жизни огорченья – вместо хлеба едят печенья.
– Понятненько. Какие дела?
– Проводишь меня, просто до площадки? – спросила она, как спрашивают тех, кому хотят начать доверять.
– Это можно. Только зачем?
– Поймешь позже.
– До чего же ты загадочная. Пошли.
Оказавшись в подъезде, стены которого были окрашены розовой эмульсионкой, они поднялись на третий этаж.
– Слава богу, у тебя тут кошаками не воняет, – заметил он, сам не зная зачем.
– Март еще не наступил, рановато. Ну… а мне, пожалуй, пора, – сказала она, засмеявшись и смущенно выстукивая сапожками снег из-под подошв.
– Пожалуй.
– Вот тебе твой шарф. – С этими словами Люся обмотала его голову шарфом, как носят платочки бабушки.
– Эй, это за что?
– За Фосю, – ответила девушка игриво, чувствуя, что ей будет не хватать этого запаха.
– Ладно, Люся, не урчи, – усмехнулся он в ответ, впервые назвав красавицу по имени.
– Ну, было приятно.
– Ага, – согласился он.
Пока она чеканила каждый свой шаг по ступенькам вверх, он думал, и внутри него натягивались жгуты. Канаты и веревки. Перед тем как достать из своего рюкзака ключи, она обернулась. И дело вовсе не в том, что за дверью ее ждали вечно пьяный папа и мама, постоянно требующая от дочки психологической поддержки, а в том, что здесь, в холодном подъезде, ей было интересно открывать в себе мир новый, узнавая чужой.
– А чего не уходишь?
– Кто понял жизнь, тот не торопится.
– Забавно. У нас… что-нибудь еще намечается?
– Скажем, сегодня ближе нас двоих больше никого и нет.
– А номер чего не спрашиваешь? – спросила она оценивающе и с надеждой.
– Зачем? – ответил он, заметив, как она расстроилась. – Теперь я знаю, где ты живешь. Так что…
– Буду ждать, – просветлела она, послушная и счастливая.
– Спасибо, – поблагодарил он и зашагал вниз, заметив собственную улыбку. Ништяк. Подобный кайф он испытывал, когда ему было двадцать.
Тогда он учился на инженера и гулял с Варварой, девушкой с рыжими волосами и веснушками. Она носила джинсы и слушала Дэвида Боуи, тогда как он предпочитал «Зоопарк» и «Кино», но им было хорошо вместе. Позже Варя уехала на несколько лет со своим дядей в Анапу, где тот имел политический вес и пригрел ей местечко. Подобный стратегический ход задевал Колю в морально-этическом смысле – казалось, что она выбрала бабки и удобную жизнь вместо любви и обыденности, предала. Он назвал ее решение уехать с дядей лицемерием. Как бы то ни было, влюбленные, не договорившись между собой, разминулись, и затем Варя исчезла из его жизни. То ли дядя не одобрил музыкальные вкусы Вареньки, то ли еще что, но, когда Николай смирился с потерей любимой и собирался сколотить карьеру, она вернулась.
Он повстречал ее на автобусной остановке, с иной прической, но все тем же колким взглядом и пофигистической улыбкой. В сопровождении скользящих мимо трамваев и хохота ребятишек, которым в недалеком будущем выпала карта стать героиновыми наркоманами 90-х, эти двое взяли шампанского и пошли гулять по крышам Лиговского проспекта, встречая ГКЧП вместо рассвета. Романтика!
Новость о том, что девушка, которую он некогда любил, избрала путь профессиональной шлюхи, стала последней каплей их былой любви, выпитой, как та бутылка шампанского, оказавшейся аперитивом к закату Советского Союза. Тем вечером молодого человека не интересовало ничего: ни он сам, ни будущее его изнасилованной страны, ни тем более какую музыку теперь слушает Варвара, ставшая совсем другой. С той поры на полотне ночных небес поблекли все звезды. Хулиганы выцарапали на нем слово из трех букв, порвав фиолетовую красоту на тряпки.
