– Смотри! – мама уже была на кухне. – Лису тошнит. Ты заметила, что она два дня ничего не ест.
– Не ест? – Мысленно Маринка еще сидела с наушниками, еще думала о тоске народных песен. Поэтому шла очень медленно, не торопясь завернуть за угол и увидеть кухню, где тошнит Лису. Мама ведь может заставить убирать.
– Нельзя быть такой бесчувственной. – Мама в третий раз пробежала мимо Маринки, что-то собирая, а Маринка все шла и шла. – Как таскать и тискать – ты первая, а как что-нибудь заметить… Я ее попыталась накормить, ее стошнило. Надо ехать к ветеринару. Собирайся. Будешь нести переноску.
– Почему я? – взвизгнула Маринка.
Она не может. Ей некогда. Ей надо вернуться к сугробам и тоске.
– У меня уроки!
– Марина, прекрати! – Мама остановилась. Лицо уставшее, все в морщинках. – Потом уроки сделаешь!
– А почему не папа? – еще упиралась Маринка.
– Потому что он лег отдыхать, а нам надо помочь Лисе. Ты ее не любишь?
Любит? Может быть, но не настолько, чтобы сейчас все бросать и куда-то ехать. Она вообще сейчас может думать только об одном.
– Я сказала, быстро! – Мама была уже в прихожей и натягивала сапоги. На полу стояла переноска.
– Ну почему? – простонала Маринка и пошла в комнату за свитером.
Почему дела нельзя как-то так распределять, чтобы все было по порядку? Сначала Влад, потом Лиса. Ей надо подумать! Ей надо ответить! Почему всегда появляется какая-то срочность, которая все нарушает.
– Быстро!
Мама дернула Маринку за руку, и в этой руке появилась переноска. Сквозь сеточку была видна кошка. Она жалобно крякнула и легла на бок. Ой, и правда, что с ней?
– Она умирает, – прошептала Маринка.
– Пойдем! – Мама стояла в коридоре, перебирала в руках ключи.
Мысль о смерти придала Маринке ускорения. Больше она ни на что не жаловалась. Ей вдруг и правда стало страшно за кошку. Сколько себя помнила, Лиса была с ней. Она терпеливо позволяла себя гладить и таскать по квартире, сносила бантики и заколки, платья и плащи. Лиса была на даче и дома, потому что это была Лиса. Ее не может не быть.
Ветеринарную клинику Маринка запомнила плохо. Были коридоры и затоптанный пол. Лиса жалобно мяукала. Переноску то забирали у Маринки, то возвращали. Лису опять стошнило. А потом кошку унесла медсестра, и они с мамой остались вдвоем на лавочке у стены. Маринка почувствовала, что ей холодно, что пусто рукам. Там должна была быть переноска, а в ней – кошка. Ее не могут вот так взять и унести.
– Она умрет? – прошептала Маринка.
– Перестань! – прошипела мама. – Врачи сейчас выяснят, что с ней происходит.
Маринка ничего не слышала. Она пыталась представить свою жизнь и видела только черную беспросветность.
– Неужели она умрет? – шептала и шептала Маринка.
Остановившимся взглядом мама смотрела на дверь. И эта дверь открылась, выпуская медсестру. Та позвала маму. Тут Маринка почувствовала, что сама немного умирает. Она плыла в странном состоянии без времени и конкретного места. И это длилось, длилось, пока перед ней не появилась мама, а в руках опять не возникла знакомая тяжесть переноски.
– Держи! Пойдем.
– А Лиса? – не поняла Маринка.
– Все в порядке! Просыпайся.
Мама что-то еще говорила, а Маринка, словно космический корабль, медленно причаливала к Земле. И пока состыковка не произошла, она ничего не слышала и не понимала.
