Они присели на берегу, около камышей, где было меньше людей.
– Раньше мы любили проводить тут время, – сказал Рома. – В старшей школе не было выходных, когда мы не собирались всем классом здесь или в Парголово. Пили, веселились. Казалось, вся жизнь впереди.
Рома закурил и предложил Юле. Она не отказалась. За тот месяц, что она провела дома, Юля ни разу не приходила сюда. Не хотела проходить тот же путь, что они проделывали всей компанией, одна. Где-то под грудью воспалялся ком и начинал пульсировать, разрастаясь до тех пор, пока его ни заглушал крик или алкоголь, всякий раз когда воспоминания начинали терзать без того израненную душу. Наверно, это и называется «сосет под ложечкой».
Юля осмотрела озеро. Прошло три года, как она была здесь последний раз, но на водной клади не было ни рытвин, ни ссадин. Природе была нипочем человеческая жестокость. Она была до нас и останется после.
Человеческая жизнь на фоне природы была не больше муравья, что попадает под подошву случайного прохожего. Подобно этому жернова времени перемалывают и человека. Единственная разница в том, что человек живет ради собственного удовольствия и потому боится его потерять в глазах смерти.
– Что за компания, в которой ты был? – спросила Юля.
– Мы познакомились в поле, когда уже все кончилось. Выжившие сослуживцы разъехались, кто куда: Ростов, Екатеринбург, Владивосток. А эти были из нашего города, с одного района. Они ходили в соседнюю школу, представляешь? Наверняка, столько раз виделись на улице и даже внимания не обращали. А тут…
– Война, – сказала Юля. – То еще место встречи. Как-то раз я встретила в госпитале Юрия Александровича.
– Трудовика?
– Его самого. Пятьдесят семь лет. Он сказал, что как бывший десантник не привык отсиживаться в тылу. У него была контузия, скорее всего, отправили на гражданку из-за возраста.
Легко отделался – подумали и Юля и Рома, но промолчали. Не им было жаловаться – они курили на берегу родных мест, видели, что жизнь продолжается, в то время как остальные их одноклассники числились пропавшими без вести или удобряли почву. Пропавших без вести во время войны признавали погибшими лишь спустя два года по ее окончании. Долгие месяцы невыносимого ожидания, надежд, которые приходилось переживать родителям. Они будут верить, пока не увидят тело, пока не убедятся, что их плоть и кровь больше не дышит. Им наплевать на приказы и правила. Траур – все, что достанется им от войны.
Юля не отказалась от помощи Ромы. Он протянул руку и подтянул девушку к себе, чтобы снизить нагрузку на протез. Юля поблагодарила его взглядом.
Проходя вдоль озера, они дошли до небольшого частного сектора. Старые небогатые дома. Днем, когда нельзя было различить свет в окнах, трудно было понять, живет ли кто-то в домах. Мрачные, покосившиеся крыши напоминали о судьбах, сломанных войной. Если в них и оставалась жизнь, то ее качество оставляло желать лучшего.
Юля и Рома остановились на небольшом мосту через канал, глубиной не больше полуметра, усеянный кувшинками, какой соединял второе Суздальское озеро с третьим, самым крупным.
– В детстве мы часто гуляли здесь с отцом. Я помню, мы видели нерест щуки: несколько хвостиков плавали рядом с охранявшей их матерью. А зимой канал промерзал насквозь, и по нему ходили лыжники.
Юле тоже было что вспомнить. Она любила эти места. Мама часто говорила, как им повезло жить в городе рядом с озерами и парками, всегда есть куда сходить и никогда не бывает скучно. Зимой, прогуливаясь по тем же местам, что и большинство детей с ближайших окрестностей, Юля видела моржей – людей, нырявших в вырубленную во льду прорубь. Юля всегда закрывала глаза, когда взрослые мужики поднимались с купели по лестнице. Они ныряли голышом, выйдя из общественной бани.
