– Папа, ты о чем? С тобой все в порядке? Алексей, папа в своем уме?
– Я соображаю в сто раз лучше, чем Алексей Юрьевич. Выпей воды. Успокойся. Продолжай.
– Говорят, поджог устроила какая-то Катерина в отместку своему любовнику, чужому мужу.
Здесь великолепная Марина вновь отчего-то покраснела, слегка, самую малость.
– Кошмар! – возмутился Леонид Сергеевич. – В это трудно поверить. Кому же она мстила, а? Как вы полагаете, Алексей Юрьевич?
– Откуда мне знать? – в ответе Оранжа явно сквозила озабоченность, которая так не свойственна молодости и которая настигает нас после того, как мы, несколько раз обжегшись на молоке, усердно дули на воду. – Вы же лучше меня соображаете. До четырех считать умеете? Вы жили в девятнадцатиэтажном доме! Как же вы добирались до своего восьмого! Наверно, то и дело путали его с четырнадцатым.
– Что за нервные люди населяли этот копченый небоскрёбишко! Маньяки! Какие злые языки! Страшнее арбалета! – Леонид Сергеевич положительно вышел из себя.
– Муся, не томи! Моя квартира не сгорела?
– Какая она тебе Муся! Не забывайтесь, Алексей Юрьевич!
– Виноват, Марина э… Леонидовна. Вы случайно не в курсе, моя скромная квартира номер 71, что на седьмом этаже, на солнечную сторону, окна не заклеены, из-за моей лени и нехватки времени, да, да признаю, – так вот моя замечательная квартира цела? Она не сгорела? Эта Катерина меня ни с кем не перепутала? Может быть, вы случайно, одним глазком успели увидеть…
– Да успокойтесь, Алексей э… Юрьевич, ваша квартира в целости и сохранности. Какое отношение вы имеете к этой сумасшедшей Катерине?
– Никакого! Клянусь самым дорогим на свете!
– А моя квартира, доченька? В мою квартиру ты заглянула?
– Ну, конечно, папа. Зачем же я, по-твоему, ходила в этот дом?
– Да, действительно… Ко мне, конечно… И что с моей квартирой?
– Как что? Я надеюсь, что ты не тот чужой муж, которого следовало бы спалить.
– Как ты можешь такое говорить своему отцу! Так цела квартира?
– Да цела, цела. Что вы так оба спохватились!
– А я и не сомневался, что цела! – воскликнул Горяев, хлопнув себя по коленке. – У меня в прихожей на стене рядом с зеркалом висит сура из Корана. Арабская вязь на медном листе. Специальная древняя техника: буквы продавлены, покрыты лаком. Там пожелание благополучия и процветания моей семье и моему дому. Охранная грамота. Причем в тексте есть специальный заговор от пожара! Надежнее, чем пожарная машина!
– Откуда она у тебя, папа?
– Купил.
– Зачем?
– Не знаю… На всякий случай.
– Мы же в больнице, Марина, – проникновенно заговорил Оранж, – доставлены сюда в полубессознательном состоянии. У меня лодыжка, тут вот, у него ребро… исковеркано. Нам кажется, что весь мир рухнул, все вокруг пылает синим пламенем. И вот явились вы и возродили нашу веру в светлое будущее!
– Правда? – распахнула свои синие глаза девушка.
– Правда. Виват, Марина!
– Дочь! – с необыкновенным энтузиазмом подхватил Горяев. – Я горжусь тобой! Ты лучшее, что есть у меня в жизни. Дай я расцелую твои синие глазки!
Марина внезапно сникла. Она отошла в угол, подняла голову и в глазах ее клинком блеснула ярость.
– А мама? – тихо сказала она. – Мама – это худшее, что есть в твоей в жизни? Ты бросил маму, папа. Как ты мог! Она же просто умирает без тебя. Ты хоть это понимаешь? Какой страшный эгоизм! Мне иногда кажется, что я не смогу простить тебя. Мне так обидно за маму… Ты предал ее.
