– Мадам, позвольте представиться, – поклонившись молодой женщине, распростертой перед ними на полу, заговорил он. – Я маркиз де Марийяк, губернатор Пуату, уполномочен его величеством передать вам приказы и решения, принятые его величеством на ваш счет.
– Не могли бы вы, сударь, говорить погромче, – произнесла Анжелика, подчеркивая свою слабость. – Ваши слова до меня не доходят.
Господин де Марийяк, дабы быть услышанным, принужден был опуститься на одно колено. Его спутникам пришлось последовать его примеру. Смежив ресницы, Анжелика наслаждалась зрелищем четырех гротескных коленопреклоненных фигур. Она еще больше развеселилась при виде распухшего лица де Бретея с красными следами царапин от ее ногтей.
Между тем губернатор, сломав восковые печати, развернул свиток и откашлялся.
«Госпоже дю Плесси-Бельер, нашей подданной, повинной в серьезном неподчинении, что вызвало наш гнев. Мы, король Франции, вынуждены писать эти строки, дабы сообщить о наших чувствах, каковые, по ее утверждению, ей неведомы, и указать способ, коим ей надлежит выразить свою покорность.
Мадам,
велико было наше огорчение, когда несколько месяцев тому назад вы отплатили неблагодарностью и неповиновением на те благодеяния, каковыми нам угодно было осыпать как вас, так и ваших родных. Вы пренебрегли полученным приказом не покидать Париж. Однако разве этот приказ не был продиктован желанием уберечь вас – зная вашу природную импульсивность – от вас же самой и от тех необдуманных поступков, каковые вы могли бы совершить? И вы их совершили! Вы устремились навстречу опасности и тем разочарованиям, от коих мы желали вас оградить, за что оказались сурово наказаны. Отчаянный призыв, обращенный к нам через посредство настоятеля братства Пресвятой Троицы, преподобного отца де Валомбреза, вернувшегося из Марокко, сообщил нам о том печальном положении, до которого довели вас ваши необдуманные поступки. Находясь в плену у берберов, вы начали осознавать степень ваших заблуждений и с присущим особам вашего пола легкомыслием обратились за помощью к суверену, над которым ранее насмеялись.
Из уважения к тому великому имени, носительницей коего вы являетесь, а также из чувства дружбы, некогда связывавшей нас с маршалом дю Плесси, и, наконец, из жалости к вам самой, все так же остающейся одной из наших возлюбленных подданных, нам не было угодно принуждать вас нести все тяготы заслуженного наказания, оставив на произвол жестоких варваров. Мы откликнулись на ваш призыв.
И ныне вы живы и невредимы и находитесь на французской земле. Мы выражаем тому свое удовлетворение.
Однако будет справедливо, если и вы выразите нам публичное покаяние.
Мы могли бы предписать вам провести некоторое время в монастыре для осознания своих поступков. Но при мысли о перенесенных вами страданиях мы отказались от этого намерения. Мы предпочли отправить вас в ваши владения, понимая, что родные края могут стать лучшими советчиками. Но не считайте это ссылкой. Вы должны там оставаться только до того дня, когда по собственной воле вы отправитесь в Версаль, где выразите свою покорность. В ожидании этого дня – каковой мы желали бы видеть недалеким – офицер, назначенный господином де Марийяком, губернатором провинции, будет выполнять над вами надзор…»
Господин де Марийяк прервался, поднял глаза и произнес, указывая на толстого военного:
– Позвольте вам представить, мадам, капитана Монтадура, которому я счел своим долгом доверить честь быть вашим стражем.
