Мыс Марии - страница 17

– 

Э, ты чего, Зин? Что за пьяный бред?

– 

Гриня тратил бы жизнь правильнее. Он тратил бы ее на науку, на открытия. А его нет. А я остался. Почему я остался, Кэт?

– 

О, это, брат, меня тоже убивает. Оля была гениальной, важной и нужной. Сколько могла сделать, но не успела. А я? Тавтологию в предложениях исправляю. И вы серьезно оставили меня?

– 

Несправедливо. – Согласился, кивая, Зенкевич.

– 

Конечно. Ты знаешь, кто такая Анна Ярославовна? Нет? Дочка Мудрого, отданная замуж за Генриха

I

. Французская королева и предок всех французских королей, даже если они были из разных династий. Корни все равно вели к ней. У Парамоши дома огромная схема была. Все генеалогическое древо от Мудрого до Людовика

XIV

. Знал?

Зенкевич покачал головой, но рассеянно, будто и не слушал, потом так же рассеянно продолжил:

– 

У него была мечта. А у меня не было.

– 

Не верю, Зенкевич. Есть у тебя мечта, сын есть. Прекрати, пожалуйста, ты меня пугаешь.

– 

У меня мечта заработать побольше денег и квартиру попросторнее купить. Летом на Гоа съездить, зад на солнце погреть.

– 

Ну и у него такие же мечты были бы. Или он, думаешь, кем бы вырос?

– 

Не знаю, но кем-то другим. У него никогда не было приземленных желаний. У него все мечты были масштабные, помнишь? Экспедиция на Северный полюс, к Земле Франца-Иосифа.

– 

Он прекрасно понимал, что это не самые рациональные мечты. Не думаю, что из него второй Федор Конюхов

39

вышел бы.

– 

На архипелаг какой-то хотел попасть. И особенно это… Главная мечта всей жизни. Мыс Марии.

– 

Главная мечта?

– 

Да, конечно. Это мыс такой в Северном Ледовитом океане, или в Баренцевом море… Не помню. На Северном полюсе где-то, очень далеко. Он так всегда о нем говорил… Когда рассказывал о снеге, пронизывающих ветрах, которые продувают мыс круглый год, скользких крутых склонах, глубоких гротах, по коже катились мурашки. Этот мыс на далеком острове оживал. Там всегда пустынно и безлюдно, и на склоне, на самом краю, стоит одинокий маяк, стройный, белый, с ржаво-коричневой купольной крышей. Заброшенный, заколоченный, нежилой, построенный в 30-е, кажется, годы. До цивилизации – больше часа езды. Я ведь тоже вслед за ним начал мечтать побывать когда-нибудь на мысе Марии… Его когда-то открыл Крузенштерн

40

… Ты знала?

– 

Маяк открыл?

– 

Да нет же, мыс. Точнее, его открыли раньше, а Крузенштерн – повторно. Но это не важно все, Кэт.

Что-то шевельнулось внутри. Конечно, их школьный друг Петька Гринев, скорее всего, говорил о мысе Марии и ей. Кэт знала, совершенно точно уже слышала это название.

– 

Была же мечта у человека, да? – Продолжал тем временем Зенкевич. – Он не только всех вокруг ею заразил, он загипнотизировал нас Севером. Я потом сколько раз мечтал попасть туда, на Землю Франца-Иосифа… Всегда мечтал… И что теперь?

– 

Что?

– 

Мне почти тридцать лет, а я так и не сделал в этой жизни ничего. Не съездил на Северный полюс, не открыл ничего, не изобрел, не ходил под парусом, с парашютом не прыгал.

– 

Зачем тебе?

– 

Всегда хотел. Но все время не до того. То одно, то другое. Осознаешь?

– 

Конечно. Семья, квартира, Гоа для жены. Приоритеты взрослого мужчины борются с нереализованными фантазиями мальчишки? Кризис среднего возраста?

– 

Что ты понимаешь. – Раздосадовано махнул рукой Зенкевич. – Мыс Марии для меня как синоним большой мечты. Несбыточной. Всего, о чем я мечтаю, но боюсь осуществить. Его недостигнутый мыс стал моим недостижимым. Осознаешь? Недостижимым. Потому что Гриня сильнее. Он бы доехал. А я просто трус. Страх больше мечты, понимаешь?