Мысли о незавершенной книге - страница 7

20 (Дополнение)

Страх, возможно, является более сильной эмоцией, чем стремление к правде. Ложь, произнесенная сознательно или подсознательно, может замаскировать искренность, что в последствие может привести и к самообману. Осознание самообмана приводит к неприятным чувствам, поскольку это увеличивает объем сомнений. Что является частью процесса поиска истины.

21

Вновь нахожу себя на дороге к неизведанному, путь которого затуманивает мой разум. Возможно, создание этого произведения – единственный свет мысли, ясно горящий на просторах моего сознания, как источник ежедневного вдохновения. Странным образом само писательство, сущность которого есть в непрерывном письме, завладевает моим вниманием сильнее, чем написание романов, детективов или фантастик. Из этого неустанного труда я извлекаю неисчерпаемое богатство – страсть к самой жизни. Образ писателя, в который я вхожу, садясь за ноутбук, совсем мистический для меня, это откровение, которое будто бы направляет меня на истину. Незнание мира возрастает с каждым разом, когда я решаюсь описать какое-либо его явление. Я падаю в пропасть сомнений, тревог, переживаний, которые сами по себе, ничего в практическом смысле не несут. Однако сопутствующий эффект от этих абстрактных блужданий невидим и приносит мне больше значимости, чем любое явление конкретной, практичной жизни.

Хочу сделать свое существование по-настоящему значимым, воплощением более тонкого понимания жизни, но редко осмеливаюсь произносить такие решительные слова вне пределов своего творчества. Как только экран ноутбука затухает, я возвращаюсь в мир обыденности, где от моих размышлений мало что остается, и лишь немногие мысли находят отражение в живых разговорах.

Даже предыдущее предложение, я уверен, пропитано тем позерским началом образа «писателя» о котором я писал выше. Я не помню, как в другое время, я таки и не мог выразить свои мысли, если они конечно и были! Я не понимаю. Не понимаю. Как жизнь вообще может разделяться на два состояния, где-то явно я обманываю себя, лгу. Хочу лгать. Однозначно хочу. Ибо ну не стал бы я писать эту мысль. Создание образа интеллектуала есть отличный способ поддержать своё самолюбие и самомнение. Так, а толку от этого? Вот я решил, что лгу, ну а толку, если я уверен, что не смогу понять, разделить: где ложь, а где правда. Все мои умственные силы пропадут на разрешения вопроса, который, в практическом смысле – ничего и не значит. Какой смысл вообще задумываться имеет ли смысл тот или иной вопрос, будет ли он полезен, если польза понятие относительно. Везде можно найти пользу, даже в самом бесполезном поступке.

Откуда я решаюсь говорить такие вещи? Ну что за тупость, решать говорить крайностями, однозначно? Я даже так скажу, вообще, с какой кстати я могу что-либо говорить? Точнее, думать, что говорю, доношу мысль, а не просто произношу звуки, которые люди считывают за слова и придают смысл. Стол коричневый. Это факт. Могу ли я описать другими словами своё видение, которое я описываю как «КОРИЧНЕВЫЙ стол»? Смогу ли я найти однозначный ответ на вопрос: «а является ли моё видение коричневого цвета точно таким же, как и другого человека?». Есть ли факт, научное объяснение, что мы видим цвета совершенно одинаково? Представим, что вокруг меня лишь два человека, один дальтоник, второй нет. Я на той стадии развития, где я не знаю обозначение цветов, но могу их различать. Если я прислушаюсь к советам дальтоника, утверждающего, небо имеет зеленый цвет, а трава голубого, станет ли для меня второй человек дальтоником, если он обозначает цвета этих вещей противоположно, но воспринимаем мы эти цвета одинаково? То есть, я вижу небо голубым, но дальтоник научил меня называть «голубое» -«зеленным», мы видим по-разному, но обозначаем одинаково. Говоря один цвет, мы понимаем друг друга, но видим совсем другой цвет. С человеком, с которым у нас совпадает восприятие цвета, но отличается способность их выражать словом, меньше общего, чем у меня с дальтоником, хоть и видим одинаково. Слова становятся причиной возникновения непонимания друг друга, невозможность понять, кто из них видит так же, как и я, приводят меня к мысли, что ничего нельзя сказать. Абсолютного ничего. Я ничего не могу сказать, ибо всё то, о чём я могу помыслить, может придаться сомнению. Любой контакт между людьми строятся на взаимной вере, что оба одинаково видят небо голубым. Я не в состоянии описать даже то, что я вижу. Не могу полностью быть уверенным, что меня понимают так же, как я понимаю самого себя. Я могу лишь верить: всё, что меня окружает, воспринимается мною так же, как и другими людьми. Я не в состояние вообразить в полной мере все то, что мне могут сказать другие. Ибо моё представление вещей, про которые рассказывает другой человек, строится лишь из моего понимания слов говорящего. Я не могу найти хоть одного доказательства, способного меня заставить быть уверенным во взаимном понимании. Я не могу найти ни одного способа, который помог бы оказаться мне в голове говорящего, дабы видеть и понимать вещи глазами и ощущениями этого человека. Мне остается лишь верить, что мы видим и говорим одно и то же. Дальтоник становится дальтоником ровно в тот момент, когда минимум два человека найдут с ним расхождение в словах, но не в восприятие, ибо второе, есть загадка для каждого из них. Я не хочу сказать, что, возможно, мы видим все по-разному, нет. Я хочу лишь сказать одно: меня поражает то положение, что мы не в состоянии описать увиденное, не используя слова.