Мьюз в Городе Стеклянных Птиц. Повесть - страница 4

– Что ж Вам имя-то моё далось, – сказала допрашиваемая, начиная терять терпение.

– Ты какая-то строптивая, – констатировала Птица, наклонив голову и рассматривая собеседницу в другом ракурсе. – Строптивая и странная. А это, как известно, очень плохое сочетание. «Плохое, плохое», – раздалось отовсюду.

Птица наклонила голову в другую сторону и опять принялась рассматривать Мьюз. Непонятно было, о чём она думала и думала ли вообще. Возможно, Птица немного вздремнула. Внезапно она очнулась и спросила:

– Ну, так с какой же целью ты здесь?

– Я здесь появилась на свет. Восемь лет назад. – Девушка пожала плечами, – Вот решила вернуться.

– У тебя нет никаких доказательств, что это действительно так.

Это прозвучало так, будто Большой Птице было действительно жаль, что эта версия недоказуема.

– Но ведь и у Вас нет доказательств, что это не так, – возразила Мьюз.

Птица вздохнула:

– Дело в том, что мы, Стеклянные Птицы, и не должны ничего доказывать. Наша прозрачная природа – гарантия нашей праведности.

«Это уже совсем ни в какие ворота не лезет», – подумала Мьюз. Но вслух сказала:

– У меня, смею Вас заверить, нет ни малейшего сомнения в Вашей праведности. Однако…

– «Однако», – передразнила Главптица довольно противным, хоть и хрустальным голосом. – Никаких «однако». Учись уважению.

– Уважению научиться невозможно. Ведь это то, что Вы должны вызывать, – быстро сказала Мьюз, но её собеседница только фыркнула в ответ (ехидным хрустальным фырканьем).

– Уведите подозреваемую в камеру. Завтра состоится суд, – сказала она, обращаясь теперь уже к своей свите и отвернулась от Мьюз, давая понять, что разговор окончен. Та хотела воспротивиться, но вдруг почувствовала, как устала и хочет спать. «В камеру, так в камеру, – подумалось ей с некоторым безразличием. – Всё равно надо где-то спать. А завтра будет видно».

Стеклянные Птицы окружили Мьюз и сопроводили её к прозрачной, еле видной в лучах заходящего солнца лестнице, ведущей в верхнюю часть башни. «Лучше не смотреть вниз, а то кажется, что идёшь по воздуху», – думала она, поднимаясь всё выше и выше, оставляя тронный зал далеко внизу. Наконец лестница кончилась, и вся процессия двинулась по горизонтальному, опять же совершенно прозрачному коридору. Мьюз увидела, что по обеим сторонам расположены длинные ряды совершенно одинаковых пустых прозрачных комнат. Вскоре они остановились у одной из них, несколько Стеклянных Птиц принялись клевать какие-то только им заметные точки, и дверь плавно отворилась.

– Твоя камера, – сообщила одна из конвоирш. Пленница уже собиралась войти, как вдруг вспомнила, что уже сутки ничего не ела:

– Мне положен ужин, – решительно заявила она. – Голодовку я пока не объявляла – так что вам придётся меня накормить, пока я не умерла от голода прямо на ваших глазах.

Птицы засуетились и несколько из них умчалось в неизвестном направлении. Через несколько минут они вернулись, держа в клювах поднос, на котором стояла кружка с какой-то зеленоватой жидкостью и лежало странное выпечное изделие, напоминающее ватрушку из которой вынули начинку. Заметив, что Мьюз с недоумением смотрит на угощение, одна из птиц пояснила:

– Это наша традиционная еда – чай из подорожника и перепончатый пончик.

– Выглядит немного странно, – осторожно заметила девушка.

– Что ты! Это же королевская трапеза! – весьма эмоционально заверила птица.

«Что же тогда едят обычные люди? Наверное, одни перепонки без пончиков, – подумала Мьюз. – Ну да ладно, придётся есть, что дают. Главное – не отравиться». Она осторожно откусила от «королевской» выпечки и отхлебнула напитка. На вкус еда оказалась не лучше, чем на вид – чай был горьковатым, а перепончатый пончик и вовсе безвкусным. Но всё-таки это было лучше, чем ничего, и, не без труда закончив ужин, Мьюз поблагодарила Стеклянных Птиц. После этого она вошла в свою камеру и летучие стражницы, опять же при помощи клювов, затворили за нею дверь. Мьюз легла, подложив под голову рюкзак. В наступивших сумерках у неё было странное ощущение, словно она парит в воздухе в самой середине огромной башни. Из-за этой оптической иллюзии или из-за мыслей о завтрашнем суде, несмотря даже на сильную усталость, уснуть долго не удавалось. Сон пришёл уже под утро, и во сне к ней явилась Линн. Писательница дымила электронной сигаретой и, ласково улыбаясь, смотрела на девушку. Потом она заговорила, но ничего не было слышно, как будто в этом сне отключили звук. Однако Мьюз легко прочитала по её губам: «Ничего не бойся. Если ты будешь смелой (а я знаю, что ты будешь смелой), никто не причинит тебе вреда».