На берегах Южного Буга. Подвиг винницкого подполья - страница 42

Так проходит месяц, другой, третий… Старенькие латаные сапоги грозят вот-вот развалиться. Наступают морозы. Идти дальше становится все труднее. И вот, наконец, удача. На окраине села у станции Попелья хозяин квартиры, семидесятилетний старик, после долгого разговора признается: он знает, где партизаны.

– Не торопись, сынок, – унимает он взволнованного ночлежника. – Поживи денек-другой, отдохни. Может, за это время они и сами наведаются. Что-то уж целую неделю не показывались…

Нет, сейчас же, немедленно, не теряя ни минуты!

Тяжело идти по сугробам. Они вышли вечером, но только под утро пришли в лес, до которого, казалось, рукой подать. В лесу даже старик-провожатый зашагал бодрее, чувствуя приближение цели. Но увы, там, где, по его расчетам, должны были находиться партизаны, остались лишь обгоревшие, полуразрушенные шалаши, обвалившиеся землянки. Кругом валялись стреляные гильзы от автоматов и винтовок. Местами на снегу виднелись пятна крови, на деревьях – царапины от пуль. Все говорило о том, что недавно здесь шел бой.

Старик ушел, а Квитко еще целые сутки продолжал розыски по следам, которые, казалось, не могут не привести в конце концов к новому пристанищу партизан. Но следы расходились по нескольким направлениям: некоторые из них неожиданно обрывались, другие приводили опять к тому же, исходному месту. Это продолжалось до тех пор, пока разыгравшаяся метель не замела все следы.

Винница была последней надеждой. Казалось, уже нет сил идти дальше. Да и куда идти?..

Здесь, в Виннице, по крайней мере есть хоть небольшой шанс встретить кого-то из знакомых: до войны он не раз приезжал сюда по делам службы.

Город показался Квитко вымершим – так тихо было на его заметенных снегом улицах. Не дымили сиротливо торчавшие заводские трубы, деревья вытягивали на морозном обжигающем ветру окоченевшие ветви.

Наступали сумерки, а он все бродил по улицам, ища пристанища. Самый безопасный ночлег можно было найти где-то в заброшенном сарае, в разрушенном доме, и Квитко тщательно обследовал такие места. Наконец, ему повезло: в одном из дворов на улице Котляревского он обнаружил подходящий подвал – совершенно пустой, довольно чистый и, главное, с ворохом соломы у самого входа. Задвинув дверь тяжелым чурбаком, он навалил соломы в угол, улегся на ней и впервые с облегчением вытянул отекшие ноги.

В эту ночь он окончательно решил остаться в Виннице.

С утра улицы города стали оживленнее, хотя самих жителей было немного. Группами по пять-шесть человек ходили гитлеровские офицеры и солдаты; время от времени по мостовой с шумом проносились автомашины. Какая-то неизвестная, чужая и тревожная жизнь таилась за стенами домов; на улицу, казалось, выплескиваются лишь малые частицы этой жизни, отголоски, по которым ровно ничего нельзя было угадать.

Есть ли в Виннице подполье? Чем больше думал Квитко над этим вопросом, тем увереннее отвечал себе: да, есть, не может не быть! И хотя улицы не хранили никаких примет, никаких следов той тайной, подпольной жизни города, которая ему мерещилась, первая же прогулка наполнила его новой надеждой. Он не сразу отважился выйти днем из своего убежища; для этого потребовалось внутреннее усилие, нужно было сказать себе: «До каких же пор я буду бояться ходить по родной земле!» Сжав губы, глубоко засунув в карманы коченеющие руки, он двинулся по улицам. Он ходил час, и два, и три, борясь сначала с ощущением одиночества и страхом, а потом с чувством голода, вызывавшим уже слабость в ногах и тошноту. Навстречу попадались гестаповские офицеры, патрули из солдат, полицейские, и Квитко казалось, что все они с какой-то особой, подозрительной пристальностью смотрят на него. Но, странное дело, стоило отвлечься от этой мысли, освободиться от напряжения, как он сразу же переставал чувствовать на себе их взгляды. «Эге, а это, оказывается, я их прощупываю глазами, а не они меня», – подумал он с веселым облегчением.