Николай вернулся из Дмитрова совершенно больным, три дня метался в горячечном бреду. В память то и дело возвращались слезы Катерины, дробно капающие с подбородка, дрожащие губы, испуганные глаза и это безрассудное бегство прочь, подальше от него, по морозу, на верную погибель, и он винил себя:
– Я потерял ее, безвозвратно потерял – она не вернется.
Но на Рождество Николай встал, как обычно, поехал на литургию, отстоял молебен дома, играл с Наташей, дарил подарки родным, собравшимся в усадьбе на обед, и даже шутил с матерью и смеялся. Но что-то в нем надломилось. Он стал отстраненным, часто глядел прямо перед собой, не видя и не слыша того, что говорят захмелевшие гости, а то вдруг становился преувеличенно веселым и суетливым.
На следующий день Николая вызвали в Старицу в суд свидетелем по громкому делу об убийстве соседа – де Роберти.
Обвинялись лесник Прохор Данилов и горничная Марья Шарыгина. Выяснилось вот что: старик де Роберти много лет развращал своих молодых горничных. Лесник, проходя мимо усадьбы, увидел свою невесту Марью в объятиях старика. Недолго думая, выстрелил из ружья, пробив пулей двойную раму и попав помещику в грудь.
В зал суда вызвали Марью Шарыгину. Ввели невысокую миловидную румяную девушку в сером замызганном, очевидно, за время пребывания в камере, платье. Ее трясло, она плакала и шмыгала покрасневшим носом.
Присяжные с интересом рассматривали ее. В зал набились зеваки, которые ухмылялись и показывали: «Любовница де Роберти – глядите-ка! Вот змея!» Но многие шептались: «Правильно сделала, поделом ему – уж скольких загубил».
Тугой на ухо председатель суда будничным голосом стал читать обвинение:
– Марья Шарыгина, вы обвиняетесь в том, что склонили Прохора Данилова убить помещика Евгения Валентиновича де Роберти, а после того как убийство было совершено, украли у де Роберти деньги в размере ста рублей и сбежали. Признаете ли вы себя виновной?
– Не признаю, – тихо пробормотала обвиняемая.
– Громче говорите! – Председатель с трибуны повернулся к ней правым, слышащим ухом.
– Не признаю! – громко повторила Марья с надрывом в голосе.
– Так-так, – зашел издалека председатель. – В каких отношениях вы состояли с Евгением Валентиновичем де Роберти?
– Работала у него горничной.
– А кем вам приходился Прохор Данилов?
– Прохор-то? Так женихом.
Рядом с Николаем прошептали: «Во баба – и с барином, и с лесником крутила!»
Председатель задал наконец вопрос, который волновал всех присутствующих:
– Вы вступали с де Роберти в интимную связь?
– Чегось? – не поняла Марья.
– Ты была любовницей де Роберти?
Крестьянин, сидевший рядом с Николаем, продолжал комментировать: «Конечно, была. Не конфекты ж с ним ела!»
Марья начала плакать и заламывать руки:
– Он меня ссильничал, еще мне только одиннадцать лет стукнуло!
По залу суда прокатился ропот.
Председатель застучал молоточком, призывая присутствующих к тишине:
– Кому вы говорили об этом?
– Всем говорила. А мне говорили: молчи. Никто не захотел вступиться! – всхлипывала Марья.
– И что же дальше?
– Пять лет назад, когда мне еще пятнадцати не исполнилось, у меня родился от него ребенок. И этот гад увез и отдал его в московский воспитательный дом. И я не знаю до сих пор, где мой мальчик! – завыла Марья.
– Что же ты не пожаловалась в суд, обвиняемая? – насмешливо поинтересовался прокурор.
– Я хотела подать в суд, но мне сказали, что никто мне не поверит.
