Но появлялся другой человек – homo faber, человек созидающий, покоритель, вооруженный железными руками и ногами, продолжением собственных. Крушил мерзлоту, вбивал в нее сваи, возводил буровые – целые заводы на колесах и гусеницах, ставил в тундре промысловые объекты и поселки.
Этот человек вырубал тайгу, забивал зверя, сливал в реку испражнения машин, – строил и строил, бурил и бурил… и наконец утомленный, слагал об этом стихи, воспевая в них себя и свою любовь к себе самому…
У Степана Малицына не было своих детей, но рано умерший брат оставил ему несколько пацанов и дочь. Зато у него была душа художника – и он воспитал их не просто оленеводами, а дал еще и ремесло: кому резать кость, кому писать картины…
Интересно было слушать его рассказы о жизни ненцев, тут уж пробуждалась и собственная кровь – на четверть ненецкая, на восьмую ли…
Последний раз Грек виделся с ним прошлой осенью, когда тот приезжал «на факторию», так он называл Арьеган.
В сущности малые аборигенные народы, – думал Грек, – это тонкая мембрана между природой как вещью в себе и природой, преодолевающей и отрицающей себя в человеке. У него всегда был какой-то «комплекс вины» перед людьми, подобными Степану Малицыну.
Он правильно сделал, что решил повидать Степана в это тяжелое для него время. Удастся чуть поддержать старика – и то хорошо, а то ведь сопьется или с ума сойдет от этой беды. На кого теперь оленье стадо в пять тысяч голов осталось? Кажется, в оленеводческой бригаде была еще пара-тройка пришлых рабочих, но все равно – все держалось на хозяевах. В колхозе был за старшего Архип, но тот хотел в этом году уходить с этих мест.
До становища ненцев гусеничный «газон» допрыгал за сорок минут. По хорошей дороге он мог лететь со скоростью восемьдесят километров, если не больше, к тому же он легок и неприхотлив, что особенно ценится в тундре.
Пуржило. Какое-то время они колотили траками лед зимника, построенного ДЕЛЬТАНЕФТЬЮ. Это была частная промысловая дорога изо льда и снега, стоившая компании больше пяти миллионов долларов. В копеечку обходилось и ее «содержание». (Тоже не обошлось без Отката…) Поэтому чужим гусеничным машинам гонять по ней запрещалось. Но сегодня был повод нарушить этот запрет – обстоятельства чрезвычайные.
Словно не чуя погоды и невеселых мыслей везомых, «газон» радостно скакал по полям и оврагам, потом летел прямо по реке, пыля свеженаметенным снегом. Бойко взлетел на косогорчик в излучине Толвы и встал между двумя ненецкими чумами – малым и большим.
Никто не вышел встретить гостей – ни хозяева, ни дети, только собака по кличке Жок. Пугающее ощущение пустоты и безлюдья – но нет, над малым чумом курился дымок.
Усатый Нянь откинул полог. Первым вошел молодой работник прокуратуры. Один другому вдогонку бросили в темноту:
– Есть кто? Есть тут кто живой?
Второй вопрос показался Греку кощунственным. Темнота не была абсолютной. В жилище, где положено быть мужской части, горела лампа. Под ней сидел человек и курил трубку. Грек едва признал в нем Степана. На нем была старая малица, хорошо памятная по заплате на рукаве. Все лицо изрыто морщинами, два белых уса свисали, как клыки у старого моржа. В глазах тускло и бессмысленно дрожал огонь лампы.
Прокуратор почему-то решил, что перед ним глухой, и громогласно возвестил:
– Здравствуйте, Малицын. Мы специально к вам. Задать еще несколько вопросов. А еще сказать – что тела, которые забирали на Арьеган, чтобы было вскрытие… в общем их отправят в Нарьян-Мар. Для судмедэкспертизы. Это решение правительства Ненецкого округа.
