– Как думаешь, они будут драться с полицейскими? – спросила Мэй.
Миссис Торнтон нахмурилась.
– Если будут, держись подальше, – велела она и огляделась. Полицейские не церемонились с суфражистками. – Пожалуй, не стоило нам приходить… – обеспокоенно добавила она.
Мэй огляделась. Какой-то мальчишка неподалеку глазел на них с неприкрытым любопытством.
– Будет опасно? – спросила у него Мэй.
Он вздрогнул от неожиданности и еле заметно покачал головой, словно стыдясь, что его поймали с поличным.
– Не-а. Ничего с тобой не сделается. Только не выходи наружу, пока не кончится.
Он был ровесником Мэй или чуть помладше. И она едва не подскочила от удивления, обнаружив, что это не мальчишка, а девчонка. Коренастая, с коротко стриженными каштановыми волосами, в брюках, куртке и мальчуковой кепке. Девчонка тоже была вооружена тростью, как и остальные женщины, приготовившиеся к столкновению с полицией. По телу Мэй пробежала дрожь: вокруг нее назревало что-то волнующее. Она и раньше слышала, как суфражисток называют «бесполыми» и «мужеподобными» – эти оскорбления были обычным делом, их бросали даже ее матери. Они и предназначались для того, чтобы побольнее задеть и оскорбить. А эта девчонка на самом деле была «мужеподобной».
Мало кто из подруг Мэй пользовался словом «эротика», девочкам из среднего класса вообще не полагалось иметь хоть какое-нибудь представление о сексе. Но Мэй в возрасте двенадцати лет дали подробные объяснения с помощью «Семейной медицинской энциклопедии». Однако эротизм был для нее сравнительно новым понятием, и он приводил ее в восторг. В свои пятнадцать лет Мэй находила эротику там, где никак не ожидала ее увидеть. Тысячи женщин идут маршем по Стрэнду, потрясая плакатами и распевая суфражистские песни, – это эротично. Поэзия эротична, по крайней мере хорошая, с ее силой, ритмом и красотой. Затылки девочек в школе, с их длинными блестящими волосами и лентами. Вот и от характерного для кокни выговора девчонки в кепке у Мэй по спине побежали мурашки. Это было словно знакомство. Как узнавание. «Я знаю тебя», – думала Мэй. – «Я знаю тебя».
Девчонка отвернулась к женщине, рядом с которой стояла. Внезапно испугавшись, что потеряет ее навсегда, Мэй спросила:
– Ты ведь не будешь драться с полицейскими? Тебя не арестуют?
– Не-а, – отозвалась та. – Палка только чтобы защищаться. А то с женщинами они лютуют, эти полицейские. Но мы наготове. – Она небрежно похлопала себя тростью по ноге и добавила: – По субботам у нас уроки самообороны в Виктория-парке.
Даже в физическом насилии ощущалось что-то эротическое, хоть Мэй и считала себя пацифисткой. Для того чтобы усматривать в чем-либо эротику, незачем относиться к этому явлению одобрительно.
– Как думаешь, мисс Панкхёрст здесь? – спросила Мэй.
Девчонка кивнула.
– Скорее всего. Только тайно, – со знанием дела добавила она.
Тут наконец газовые лампы начали гаснуть. Вокруг зашикали, призывая к тишине. Мэй ожидала услышать давно знакомые доводы и обличения. Но из-за занавеса на возвышении раздалось: «Друзья и товарищи!», – и в толпе сразу поднялся гул.
Девчонка воскликнула:
– Она! Это она! – На лице отразился восторг.
– Мама, это мисс Панкхёрст! – сказала Мэй, и женщина, стоявшая за ними, оборвала ее: «Тс-с!»
– Мне хотели помешать обратиться к вам… – продолжал голос.
Мэй взволнованно подалась вперед и вдруг услышала за спиной шум. В дверь забарабанили кулаками, раздались голоса:
