Читать онлайн Юлиана Брит - На другой стороне

…Тюрьма – ну что это такое, в конце концов?

Недостаток пространства, возмещенный избытком времени. Всего лишь.

Иосиф Александрович Бродский

Меня зовут Женя, да только имя, ну и ещё для общего представления добавлю, пожалуй пару серо-голубых глаз, светлых волос, ну и рост в слишком скромные сто семьдесят один сантиметр. Ах, да – я мужчина, то как известно Женя имя общее, в смысле им нарекают особей двух полов.

Можно начать с мая …, скажем третьего числа, тысяча девятьсот девяносто шестого года, или лучше перепрыгнуть года через четыре, начать историю с падения велосипеда купленного на то самое четырехлетие. Тоже не то, подумаешь ссадина, приправленная дорожной пылью, сверху подуешь, оставив обнажённую рану с содранной кожицей на усыхание под майским солнцем. Я вспоминаю тот день не из-за первой как казалось на тот момент серьезной боли, или посвещения в ряды молодых бойцов с должной пролитой кровью. Я вижу маму, даже спустя двадцать два года ее образ не потерпел размытости или хотя бы одной упущенной в забвении детали ее внешнего очертания. Все те же длинные пальцы с бессменным бежевым маникюром, каштановые волосы спрятанные в пучок и две жемчужные сережки, привезенные отцом из Вьетнама в виде заморского гостинца.

Она появляется из-за больших деревянных ворот нашего загородного дома, с прирожденным от природы изяществом в ее каждодневных движениях, подбегает к моему телу слетевшего с железного коня. Мягкие руки обхватывают мою золотую голову и прислоняют к не менее чутким губам. Помню и сегодня её запах, смесь утреннего кофе, немного корицы от свежеиспеченных булочек и на редкость душистый, цветочный аромат ее лосьона. Это все моя мама, вот ее имя я произнесу полностью с местом рождения и датой смерти. Алёна Сергеевна Шевчук, пришедшая на свет утром шестого февраля тысячу девятьсот семьдесят шестого года в одном из роддомов Киева. Мама жила на Украине вплоть до поступления в МГУ.

Москва, здесь и было предопределенно небесной канцелярией мое зачатие. Родители учились на одном потоке, так все и началось. Отец – москвич, но не из тех блатных, что числятся в касте коренных москвичей. Его родители, то есть мои бабушка и дед – лимитчики, понаехавшие из Ростова, тем самым растянув своими телесами и без того растянутую и далеко нерезиновую Москву. Правда в Москве жизнь молодой семьи ненадолго затянулась, после моего рождения, мама неожиданно обзавелась приобретенной астмой, да и сразу с тяжёлой формой. Неудивительно, что жить в загазованном мегаполисе ей было сложно, и со временем семья перебралась в дом, во Владимирской области.

Эта была вовсе не убитая избушка, а скорее усадьба с двумя этажами и мансардой, уютно обосновавшаяся средь густого леса. Откуда у моей семьи были деньги на такой дом, не спрашивайте, скажу, что на дворе стояли девяностые и каждый крутился как мог. Кого-то жизнь вывела на мель, а кто-то словил куш. В общем отцу подфартило, да и нам в придачу. У него была своя машина, да и до Москвы езды чуть больше часа, так что работу инженера бросать не пришлось, а мама потихоньку осваивалась в новой роли провинциалки. Смутно я припоминаю вечера проведенные в компании гостей, которые часто посещали наш дом, который стал обителям для интеллигентной тусовки. В то время и я обзавелся своей до сих пор играющей компанией, состоящей из меня и двух милых дам для моего до сих пор неопределенного сердца. Это я без шуток, хотя…

Нам было где-то по три, ибо все мы ровесники. Я, Вика, и Стефа. Стефа – это отдельная история, как и Вика тоже. Вообще то ее полное имя Стефания, от этого стоит делать вывод, что коротко она – Стеша, но попробуйте так ее назвать. Хотя было дело когда-то, но в свои пять она как на корню срезала судьбу Стешы, и внесла в этот мир Стефу,

поначалу топаньем ноги она отвоёвывала Стефани, но тут общество и семья не пошли на встречу, так и сошлись на Стефе.

Родители Стефы, точнее только мама, отца у нее тогда не было, да и до сих пор неизвестно от чьего она семени. Так вот, ее мама, – Марина, была близкой подругой моей мамы, а сейчас… Нет, на Марине надо остановиться, ведь я про маму не закончил, они ведь были близкими подругами. Ладно, опять сбился, вернусь к велосипеду подаренному на день рождения, точнее падению и маме заботливо стряхивающую с меня пыль. Почему я помню именно этот день, да потому, что мамы не стало через две недели. Она умерла первого июня две тысячного года, когда мне было четыре. Больше ее нет. Я не буду описывать вам сейчас детали ее гибели, я лишь обещал дату смерти.

А Марина, на Марине мой отец женился спустя пару месяцев после маминого ухода и Стефа на законном основании стала моей сестрой, соседкой по дому, врагом номер один, лучшим другом, снова врагом номер один, и наконец любовницей. Не надо морали, она ведь мне не сестра. Нельзя сказать, что у нас были романтические отношения или безумная любовь, нет, мы просто были подростками исследующие пусть и совсем глупо свои тела и помыслы. Я бы не назвал себя человеком с четкими ориентирами, но считать меня отпетым распиздяем или похабником точно не нужно. Порой я совершал какие-то необдуманные поступки, но они не имели за собой особой тяжести преступления или какого-то краха бытовой морали.

Вика, и ее семья были вхожи в наш дом ещё во времена вечеринок, когда королевством правила моя прекрасная мама. Ее родители были преподавателями в институте, естественно работающими и живущими в Москве, а Вика жила рядом с нашим домом по соседству у бабушки и дедушки, сначала она приезжала сюда как на дачу лишь по выходным, но со временем до конца освоилась здесь, перевелась в местную школу и осела здесь до недавних времен. Немудрено, что молодежь всегда сбегает в столицу, но здесь другая причина. Пару лет назад Вика стала убийцей, она убила нашего неродившегося ребенка, сделала аборт не спросив моего мнения, с тех пор от Владимирской области ей тошно, точнее от меня. Сами посудите, бежать в Москву ей нет смысла, так как она ещё до пандемии работала на удалёнке, она офигенный разработчик, проще говоря девка с головой, может зарабатывать сидя дома в любой точке мира, а захочет столичного веселья, так машина под боком и здравствуй Moscow never sleep. Как говорится – здесь все сложно.

Нельзя сказать, что между нами четко очерченный любовный треугольник со всеми его вытекающими. Между нами троими нет тайн и вечных клятв, здесь нет обещаний и никто никому не должен. Мы есть друг у друга с наших трёх лет. И не надо нас характеризовать как хиппи с их свободной любовью, у нас как-то все иначе.

На моей кровати застеленной голубым покрывалом, это кстати Маринина замшелая идея покупать нам со Стефой покрывала голубого и розового цвета как положено мальчикам и девочкам, без учёта того, что нам на двоих уже аж пятьдесят два года, ну в смысле каждому по двадцать шесть. Так вот, я раскладываю свои вещи на своей той самой кровати, укрытой голубым покрывалом. Стопка с парочкой льняных рубашек, стопка из пяти футболок и пара шорт, ах да, и незаменимый набор купальщика в виде резиновых шлепок и плавок. Из обуви только кроссовки, в них и полечу. На деревянном паркете лежит открытый и изголодавшийся по приключениям чемодан. Я бездушно швыряю в него стопки с одеждой, которые несколько секунд назад были аккуратными, а сейчас сверху я созерцаю кляксу из текстиля. Так не пойдет, в конце концов я молодой мужчина необременённый супругой которой нужно тащить с собой десятикилограммовую косметичку, и ребенком вояж которого немыслим без влажных салфеток, подгузников и мешка бестолковых игрушек. В общем в жопу чемодан, и да здравствует рюкзак помещающийся в ручную кладь. Сами посудите, весь мой Кутюр не превышает веса в три килограмма, так зачем мне квадратный попутчик на колесиках. Участь чемодана печальна, ему снова грустить в шкафу.

Я слышу шаги по паркетной лестнице, кстати паркет в доме так и не менялся с момента его покупки, он помнит ещё мои детские плюшевые тапочки с собачьей мордой, и умелые руки, молодой хозяйки принадлежавшие некогда моей маме, она всегда умела содержать себя и дом в идеальном состоянии, окна нашего дома никогда не помнили пыли, а кафель не знал налета. Справедливости ради стоит отметить, что и Марина приняла достойную эстафету от моей мамы, она никогда не отставала и не расслаблялась, так что дом не имел ни малейшей капли запущенности. Видимо от этого и паркет столько лет достойно держится на плаву.

«Фигня, если вещь сделана качественно, то она с тобой будет на века!» – сейчас так бы сказал мой отец на счёт паркета. Помню в прошлом году Стефа затеяла небольшой ремонт в своей съемной московской однушке, так стены побелила, да ламинат поменяла, который сдулся спустя несколько месяцев, вот тогда отец ей промывал мозги агитациями о качестве стройматериала, который, несомненно, раньше был лучше. – «Вот паркет есть паркет, а не ваши опилки в виде ламината!»

– Значит и впрямь удираешь! – в дверном проёме моей мансардной комнаты появляется Стефа.

Я молча очерчиваю ее взглядом от макушки до пят. Черный, трикотажный лонгслив, и того же цвета треники, светлые волосы собранные на макушке в пучок. Руки обхватывающие талию – ее любимая поза и да, ее бессменный сверлящий взгляд двух черных глаз. Ее глаза всегда мне напоминали две черные черешни. Удивительный контраст очень темных глаз и блондинистых волос, да нет, она конечно крашенная, но по секрету между нами ее блонд далеко несовершенен. Стефа – конечно девица ухоженная, но видимо с волосами плохо прёт, так как идеальной платины ей так не удалось добиться, вот и ходит с лёгким перегидролем.

– Просто лечу отдыхать.

– Не ври!

– И не собираюсь. – тем временем достаю из шкафа рюкзак, напоминающий незаменимый атрибут альпиниста, и запихиваю в него вещи.

– Ты боишься, я это знаю! – Стефу невозможно переубедить, так зачем стараться. – Да ладно, ссышь, что на войну призвать могут? – ехидно усмехается.

– Послушай, я был всего в трёх странах, это разве не повод поехать куда-нибудь еще?

– Именно сейчас? Да тебя из дома метлой не выгонишь! Ладно, твои двухмесячные гастроли не в счет! – опять ухмыляется.

– Мне было семнадцать, хватит уже! – это она про мой первый и последний наркотический опыт. В то время у меня был друг Радик, он жил в Москве в Измайлово. Хороший был парень пока торчком не стал, так вот в его ранние пути становления он предложил мне пройти боевое крещение, так сказать угостил. Помню мы сидели на его балконе и курили дурь. Сначала ничего, ни страха, ни боли, ни расслабления, ни полета, ни зелёных чертей, ни фиолетовых единорогов, нормас – так себе.

Не помню сколько времени прошло, как мне показалось, что балкон на котором мы сидим летит как лифт вниз, но с невероятной скоростью, ощущение будто порвались тросы и нас вот-вот разнесет в клочья от удара об землю. Я помню стал вопить как резаный, хотел забежать в дом, но вместо балконной двери я увидел стену из кирпичей, ну реально как в фильме «1408». Радик гандон только лишь ржал и не въезжал во всю сложность моего положения. Затем я решил, что лучшим выходом из положения станет то, что если я заберусь на соседний балкон. Из дальнейшего помню лишь глубокую царапину от оконной рамы, а дальше провал.