Читать онлайн Наталья Патрацкая - На границе чувств

***

Надрыв струны чарует мысли,

и одевает в краски чувств,

взвивает звуки в неба выси,

без звука крепко сжатых уст.

Уступы в звучных переборах

бегут на горку и с нее,

недолговечны звуков споры,

но все отлично, не гнетет.

И в бесконечность улетают

мечтания в звуках. Не спеша

к тебе с небес слетают стаи

хороших чувств. Твоя душа,

как будто вымылась в раздолье

гитарных вод и в плеске рук.

В надрывах струн была недолго,

заботы брали в новый круг.

Надрыв струны чарует мысли,

но забывается без уст.

Проходит час и это мы ли?

Мир без надрыва чист и пуст.

14 января 2001

В квартире художницы

В переплетение цвета, теней

так замысла бугриста нить,

что пряжа, словно берег синий,

в ней можно судьбы перевить.

Картины: масло, пряжа, ткани,

сатир запрятался в тиши.

Все так прекрасно, что на грани.

О, гений, буйствуй и верши!

Все сочетания – прекрасны,

есть плен из мыслей и идей.

Портрет увидишь, станет ясно,

что мысль исходит от людей.

Портрет, пейзаж и колли лежа

невольно смотрит в натюрморт.

И стулья зрителей, их скрежет.

Художник рад и даже горд!

И остается впечатление,

что много пряжи вокруг нас,

ее прямое назначение -

быть лишь картиной в тихий час.

14 января 2001

***

Жизнь висит на волоске и не в первый раз,

чувства бренные в тоске, смерть почти экстаз.

Снимок где-то на листке, как обрывок фраз.

И с компьютера на мир смотрит мой же лик,

покидаю этот мир. Инструментов блик.

И укол как выстрел. Тир. Исчезает "Миг".

И лечу, лечу, лечу в розоватый рай,

я на веки замолчу, посещая рай.

Я от боли не кричу – здесь у жизни край.

Но судьба еще добра, приоткрыв глаза,

вижу снега серебро, призрачны леса.

Надо мной белеет бра – отошла гроза.

31 января 2001

***

Летят снежинки в свете фонаря.

Кровать, пружинки гнутся как-то зря.

Больница, койка, темное окно.

Девчонка Зойка смотрит все кино.

Больные люди, сестры и врачи.

«Все живы будем. Зойка, не ворчи».

Снег за окошком, тихий вечерок.

«Мы все, как кошки, а леченье впрок?»

«Кому поможет, а кому и нет».

Но горечь гложет. И фонарный свет.

31 января 2001

***

Свет ночует в окнах коридоров

и больные спят среди огней,

замолкают просьбы и раздоры.

Ночью, что болит, еще больней.

Тихо происходит воскрешение,

безысходность движется волной.

Утро. На уколы приглашение,

и по телу пробегает зной.

Великолепна ветка хризантемы,

цвета: сирень и белая кайма,

но о болезнях слышит она темы,

как будто заболела и сама.

Стояли рядом красные гвоздики,

они покорны участи больных,

и говорят: "Ты посмотри, смотри-ка,

как будто кровь застыла наша в них".

4 февраля 2001

Весенняя энергия

Обрушилась энергия пространства

на белые огромные пласты.

Вернулось солнце к нам из неких странствий,

и растопило снежные холсты.

Снег тает в темпе солнечного вальса.

Ручей бежит, вбирая талый снег.

А я иду по лужам на асфальте,

где солнце оставляет мокрый след.

Внезапность потепления отрадна.

Морозец отступил. Бежит ручей.

А кожа на щеках теплу так рада,

что загорает в зареве лучей.

И ты как снег явился и растаял,

тепло твое осталось лишь со мной,

иль это мои мысли вновь витают,

и танец солнца этому виной.

Весне скажу спасибо, как и солнцу,

за чудо возрождения земли!

Но вдруг все подморозило, и солью

с песочком вместе под ноги мели.

13 марта 2001

***

Розы, розы, розы на столе,

сильные вишневые бутоны.

Можно чудо вырезать в свекле,

только неживые в сердце тоны.

Побеждает прелесть свежих роз,

жаль, такая молодость мгновенна.

Горделивость роз их милых поз,

уступает вялости посменно.

То одна поникнет головой,

в лепестках ее возникла сухость,

это так природа манит в бой,

и казнит за срезанную глупость.

Пять красавиц роз стояли в вазе.

У одной засохли лепестки,

стебель у второй согнулся в джазе,

третья – почерневшие листки.

У четвертой? В меру осторожно

держится и вянет лишь чуть-чуть.

Пятая красавица, все можно,

все еще цветет и можно дуть.

Лепестки ее крепки, надежны,

не слетает крайний лепесток.

Распустилась роза осторожно.

Иглы – уколись, проводят ток.

Горько наблюдать роз увядание,

можно в руку взять все лепестки.

До свиданья, розы, до свиданья!

Розы – календарные листки!

14 марта 2001

***

Кого тревожит просто взгляд,

кого прелестнейший наряд.

кого волнуют лишь духи,

а кто-то чувствует стихи.

А я люблю его стихами,

во мне все лишнее стихает.

Но вот беда, с ним тоже так,

его не вижу я никак.

Меня он любит лишь стихами,

и в нем все лишнее стихает.

23 марта 2001

***

Высокие, породистые розы

в высокой вазе плыли у окна.

Прелестные с достоинством их позы

уютно украшали кромку сна.

Смотрю на них, смотрю заворожено,

и сила этих роз идет ко мне.

Недели две вставала пораженной

роз красотой, как будто бы во сне.

А что потом? Проснулась я здоровой.

Увяли розы. Это было так.

Действительность для роз была суровой.

Болезнью обменялись мы. Вот так.

01 мая 2001

***

Темперамент – значит, что?

Призрачное счастье.

Кто вас любит и за что?

Кто над вами властен?

Темы женские порой

надоели многим.

И скажите, где герой,

что не видит ноги?

Все наскучит и пройдет,

но пока ревнуйте.

Кто полюбит, тот поймет,

а пока – воркуйте.

Темпераментно перо?

А стихи забыты?

Публицисты не ребро,

двери душ прикрыты.

Темперамент – хорошо,

с ним все в жизни лихо,

с темпераментом – грешно,

но зато не тихо.

5 мая 2001

Желтый тюльпан

Под звуки дивные рояля

тюльпан раскрылся за окном,

как будто солнышко стояло

на клумбе, спящей детским сном.

И ветер с лаской трогал ветви

с нежнейшей первою листвой,

а день был облачный, но светлый,

как звуков частый чистый бой.

Замолк рояль. Исчезли звуки.

И только солнышко одно

в тюльпане каждом ждет разлуки,

все лепестки с ним заодно.

Прошла всего одна неделя,

а клумба желтая стоит.

Да, сила солнышка не медлит,

сказал про то один пиит.

Замолк рояль, исчезли звуки,

и только солнышко одно

в тюльпане каждом ждет разлуки,

все лепестки с ним заодно.

И ярче яркого сияет

сплошное поле желтизны,

любой прохожий замирает,

от буйства желтого весны.

6 мая 2001

***

Рассвет над домом – просто полоса.

Она, как тени светлые под бровью.

За этим домом спрятались леса.

А я пишу не ручкой – жизнью, кровью.

С рассветом вновь явился ты ко мне,

любимое чудесное мгновенье.

Ты мой рассвет далекий. Ты мне мил.

Ты – ветерок иль просто дуновенье.

Немного милых, добрых, чудных слов

влетели в мир над солнечным восходом.

Не досмотрела пару лучших снов,

так будь ты моим летним Новым годом!

А это, значит, просто пару дней -

ты мой рассвет и свет, и чары жизни.

Через два дня мне станет все видней,

что ты исчез весь в коже, словно жилка.

Я поднимаю бровь навстречу снам,

под ней полоска, тихого рассвета.

Я рада твоим призрачным словам,

я рада снова утру как привету.

6 мая 2001

***

Действительность моя – сплошные книги,

стихи, стихи, стихи за рядом ряд,

и в них закладки, словно бы визига.

Хотя читаю все почти подряд.

Я оставляю мир сиюминутный

и ухожу навстречу тех веков,

где был народ возможно даже смутный,

но без каких бы не было оков.

Жила и я во всех веках когда-то,

пройду их быстро с помощью страниц,

мне безразличны часто книги даты,

я еду по векам, но без возниц.

То окунусь в пещеры и ущелья,

то посмотрю в субтропиках леса,

то с древними кочую по кочевьям,

то в тундру забегу на полчаса.

То вдруг пройду я Арктику и тундру,

то в Англии останусь на часок.

Все хватит, грим, немного даже пудры,

я ухожу в действительность, дружок.

8 мая 2001

***

Отбросив все нескромные приветы,

и зная, этот вечер только мой,

забыв мгновенно лишние советы,

я ухожу под дождиком домой.

Дождь заставлял идти довольно быстро,

бил по зонту и в буйстве был хорош.

Как хорошо, вода прибудет в Истре,

а дождь польет любимейшую рожь.

Но на балкон дождю закрыты двери.

Иду домой, чтобы полить цветы,

им отдаю и воду, и доверие.

Дождь за стеклом и мокрые листы.

Пусть зависть к постороннему ненастью,

да не коснется зелени моей!

Я все полью! Залью, пусть то опасно!

Пей мой лимон! И кактус тоже пей!

На этом все. Задерну мирно шторы.

А все ненастья смоет сильный дождь.

И дома против бед надену шоры.

А где-то уж растет спокойно рожь.

16 мая 2001

***

Вы извините мой строптивый нрав,

я ревновала к маленькой кокотке,

и в глубине района и управ

я не была покладистой и кроткой.

Вы предпочли другую, не меня.

Быть может, и она была планктоном?

Года и ночи календарь менял,

а встреча откликалась грустным стоном.

Когда проснусь, то вспоминаю Вас,

когда засну, то вижу Вас на фото.

Не думаю, что это только фарс,

и не сравню я Вас с любым и прочим.

Я облик Ваш на фото сберегу,

он помогает в творческой работе,

и с Вами на одном я берегу.

Расцвел каштан, наверно, быть субботе.

Суббота встреч поэтов, вот и все.

Я не приду. Я больше не ревную.

Не верю или верю, – это всем

неинтересно, как планктон дрейфую.

18 мая 2001

***

Нежнейшие иголки

играют на ветру,

они совсем не колки.

А рядом? Рядом пруд.

Как хочется затронуть

иголки, шишки. Нет.

И сквер он тот же омут.

«Не тронь», – его ответ.

Пучками из иголок

она вся по весне,

как миллион приколок,

на ветках и везде.

Когда желтеет пихта,

то под ноги летят

короткой стрижки вихры.

И к краю сквера в ряд.

Подстриженная пихта

осеннею порой,

как выпитая пинта,

как юбки рваный крой.

24 мая 2001

***

Он человек, любимец нежных муз,

он сам любил, не ждал чужих ответов.

Цилиндр он носил, а не картуз,

и принят был, конечно, в высшем свете.

Его стихи, поэмы, сказки – свет.

Да, свет, что излучает солнце.

Прозаик и мыслитель, и поэт,

и он всегда непонятый до донца.

Он мыслил, тоже, видимо, в стихах,

он непонятен призрачным натурам,

и потому остался он в веках,

в застывших и прекраснейших скульптурах.

Так можно необъятное объять?

На это лишь способен чистый гений,

он музой в высшей степени объят.

Он монастырь из стихотворных келий!

Он человек, а может быть, и нет,

порой мне не понять объем великий,

что выдал в лучший мир один поэт,

а может в том объеме чьи-то блики?

6 июня 2001

***

Ох, какой Вы неласковый, милый!

Вы сегодня немного чужой

и стоите у крепости виллы.

Неприветливость – это что, шок?

Ох, какой Вы неласковый, милый!

Неприветливый Вы и ревнивый,

но скажите: «Любовь ни к чему?»

Вы колючий и очень ранимый,

так скажите то сердцу, ему.

Неприветливый Вы и ревнивый.

Встрепенулись все ветви у клена.

А березка поникла главой.

Ох, какой Вы еще зеленый,

хоть на вилле слывете главой.

Встрепенулись все ветви у клена.

Эти здания, что нас окружают,

сероватые окна небес,

здесь за шторами много решают,

не обходится там без невест.

Эти здания, что нас окружают.

Только мне улыбнитесь немного,

осветите собой небеса.

Мой любимый такой недотрога!

И на клене всплакнула роса.

Только мне улыбнитесь немного.

7 июня 2001

***

Вентилятор дует нежно,

очень душно без него,

автор трудится прилежно,

но одет весьма легко.

Взрывы хохота тревожат

запотевшее окно,

капли дождика не вхожи

в наше каменное дно.

Дождик бешено, надрывно

вдруг колотит по стеклу,

с миром он дает обрывы,

в жуткий дождь глаз не сомкну.

Это все за то, что было

очень солнечно, тепло.

Было, было, грязь поплыла,

но от сердца отлегло.

Воздух стал послушно влажный

и дыханье песнь поет.

Вентилятор хоть и важный,

но он влажность не дает.

13 июня 2001

Чайный поцелуй

Глаза шафера как мерцание звезд,

они охотно едут за мечтами,

в московских пробках многих он провез.

Дома. Дороги. Пассажиры – дамы.

И все же есть маяк его дорог,

вернется вновь к нему его машина.

Так много лет и это видно рок,

между сердцами действует пружина.

Он завоюет ласку женских рук,

ему прольются капли с полной чаши,

и дома он не вцепится в свой руль.

А чашка что? Ее любимый – чайник.

И вечный флирт – вечерняя мигрень,

врачует все раскованность ладоней.

Колено для руки трамвайный рельс?