– Ксения. Ты хочешь домой?
Она посмотрела на меня.
– Домой…
Она вдруг дико заорала – так что даже я, много чего повидав до этого – отшатнулся
…
– И чего вы добились?! – раздраженно сказал Розен. – У пациентки снова обострение.
– Сера, доктор?!
– А в чем дело?
– Да ни в чем. На себе пробовали? Каков эффект?
– Это рекомендованная процедура для пациентов с заболеванием наркоманией.
– Где ее карта, доктор? Я ее забираю.
– Не имеете права.
– Имею. И ее я тоже заберу.
– Она осуждена к принудительному лечению. Есть приговор суда.
– Заместитель генерального прокурора СССР принес протест по этому делу, приговор будет пересматриваться. Верховным судом – в Москве, а не в Киеве. Пока что мы этапируем ее. Вы уверены в том, что написали в своем заключении?
– Конечно!
– А мне кажется, вы его подмахнули, не читая, доктор. Иначе бы не спихнули в одно заключение шизофрению и белую горячку. В курсе, кстати, что Прокуратурой Союза проводится работа по расследованию нарушений законности при процессах, обусловленных политическими причинами?
– Вы бред какой-то говорите.
– Бред – это по вашей части, доктор. Этот телефон на межгород работает?
– Да…
– Пока готовьте пациентку. Я сейчас позвоню в Киев. Необходимые документы перешлют по фототелеграфу…
…
А дальше – произошло то, за что я себя никогда не прощу.
Я не имел права спать в одной палате с пациенткой – хотя должен был встать там с пистолетом и не пускать никого. Вместо этого – я позвонил в Киев, нашел Дамира, попросил организовать бумаги и выслать фототелеграфом на адрес УВД Днепропетровска. Счел, что достаточно перепугал доктора, и он не осмелится. А ночью раздались крики.
Когда я подбежал, все было уже кончено. Я оттолкнул дежурного медбрата, прорвался в палату. Пульса нет, море крови. Мои руки были в крови… все было в крови.
Так плохо не было со времен Афгана.
В луже крови лежал осколок стекла – им она вскрыла бедренную артерию. Не знаю, как она вообще сумела дотянуться.
Судя по температуре тела – два-три часа.
Я посмотрел на стекло – оно было целым. Судя по толщине и цвету – осколок от оконного стекла.
Сохраняя остатки рассудка, я осмотрел ее пальцы. Ни на одном – нет порезов.
– Когда сменилось дежурство?
– Два часа назад.
– Обход делали? Правду!
– Нет.
– Сменщика как звали? Знаете, где живет? Поехали.
…
– Здесь?
Я не знал город. Я не имел вообще никакого права делать то, что я делаю. Я не имел ни постановления об обыске, ни ордера на арест, ни вообще ничего подобного. Я не был ни комиссаром Каттани, ни следователем Гдляном. Но я – должен был это сделать.
Чтобы потом все это не являлось ко мне во сне каждый день.
– Здесь.
– Который дом?
– Вон тот.
– Этаж? Этаж!? – рявкнул я.
– Второй. Дверь слева.
Мы были на психушечной «буханке», вместе со мной были водитель из психушки и медбрат. Я протянул руку – и выдернул ключ из замка зажигания.
– Попробуйте только просигналить…
Дослал патрон в патронник, перебежал к дому. Тихо. Прислушался… ничего, присмотрелся… света, по-моему, нет, хотя не уверен. Тиха украинская ночь… все спят. Тут есть балкон, но идти через него… нет, лучше все-таки через дверь…
На лестнице – пахло почему-то квашеной капустой, через закуренные окна – лился мутноватый лунный свет.
Вот и дверь. Я порылся по карманам… набора для того, чтобы взламывать замки – не было. Да и какое право я имею взламывать?
Прямо перед носом, на приколоченной к косяку дощечке был звонок. Если по закону, я должен позвонить в дверь, и сказать – откройте, милиция. Возможен вариант – Але, Леха, ну ты идешь? Или что-то в этом роде.
