На кострами заросшем Плутоне - страница 4



эти реки текут в тишину. знаем – плавали.
ты нравишься моей маме,
хотя она почти ничего о тебе не знает
кроме того, что ты дорога мне,
что ты дорога мне,
что ты
родилась в мае,
а я, наверное, в мае умру
без тебя,
тебя и подобных тебе проклиная.
только
не обращай на меня внимания.

сабрина

когда я умру, ты рассмеёшься, наверное.
мол, нет ничего закономерного,
вот жил-жил и неожиданно умер –
в этом столько зауми.
она всегда тебя здорово смешила.
мне не будет ни радостно, ни паршиво.
я буду представлять себе твою улыбку,
подходя к райской калитке.
а улыбка у тебя нескромная, ножевая.
вспомнишь, как я тебя всегда называю.
я и там тебя буду называть так же, даже
ещё бессовестнее, как сейчас не скажешь,
там открывается что-то вроде второго голоса,
которым можно говорить полностью,
которым невозможно наговориться,
и самое страшное в нём – повториться,
но я буду повторяться, и ты тому виною,
это непоправимое и смешное.
а ты будешь улыбаться и думать, что невинна,
моя дорогостоящая сабрина
да, ты будешь смеяться над всей этой бессмыслицей,
но, сабрина, всё ещё выяснится,
прояснится, и я буду недалёк от правды,
так же как рай недалёк от ада,
так же как мы с тобой недалеки друг от друга,
всё перемесится, перебесится – станет глухо.
ничего не изменится, сабрина, только перевёрнётся.
и я не умру – хотя что мне ещё остаётся.

сентябрь уже

я встал. за мною встало утро,
и – ноготками по спине.
у нины я запомнил кудри
и слово «нет».
еще мне отроду не тридцать.
беру я время на измор.
на аллу можно было злиться,
но я не мог.
у эммы я запомнил гетры,
ужимки, шарканье ногой.
уже сентябрь, ты знал об этом?
такой вот год,
такая осень – спозаранку
ко мне чугунною спиной.
зима была, я помню аньку,
у аньки – ночь,
а после – музыка включалась,
и до сих пор снега летят.
не начинается с начала.
уже сентябрь.

кораблём

видится: кораблём иду сквозь булыжное море страшное,
ну, каким кораблём – невзрачным таким корабликом.
воздухом наполняются паруса, в закатное окрашенным,
по вкусу напоминающим паприку.
матросы на борту моём голодом вымотаны,
жаждой изувечены, миражами изъедены.
мнятся им девушки, родниковою водою вымытые,
на всё согласные, торопливо раздетые.
 а девушкам этим о мускулистых юношах мечтается,
 населяющих местности дикие, тестостероном
пропахшие.
 девушки хотят заниматься любовью,
                                                           но занимаются танцами,
 чувственные, бедовые, ненастоящие.
каменные шторма налетают на судёнышко квелое,
впрессовывают его в пучину бетонную,
                                                               смертью огрызаются.
матросам является девушка, бутоновая, апрелевая,
улыбаясь, дотрагивается до них раскалёнными пальцами.
и хватают матросы её за тело иллюзорное,
и покрываются руки их ранами ужасающими,
плачут они слезами, огромными, бизоновыми,
девушка гладит их по волосам, цветущая, всепонимающая,
а вокруг всё гудит, чертыхается, дух захватывает,
                                                                 море выворачивает.
матросы обнимают девушку, ощущают биение жизни,
                                                  бессмертию в дар уготованы.
на самом деле ничего этого нет –
                                 есть лишь запах забвения вкрадчивый,
полный штиль и кораблик пустой,
                                            плывущий в подземную сторону.

кипяток

варимся в одном кипятке с одинаковыми приправами,