На краю бездны - страница 18

– Как она себя вела?

Он сокрушенно улыбается:

– Могла иногда что-нибудь отчебучить. Ладно, пойду я, пожалуй. – Он весело подмигивает мне и сгребает свои вещи. – Надеюсь, еще увидимся.

Я сижу перед темным экраном компьютера. Уговорила Монику встретиться со мной сегодня утром, но немного времени поработать еще есть. На сайт выложили видео, как пожилой мужчина гладит свою собаку, и еще одно: на нем женщина печет что-то вкусное, а рядом на высоком стульчике весело агукает малыш. Я включаю древнюю машину, и из ее недр вырывается скрежет. На этом компьютере я смонтировала свой первый фильм, и, хотя я отдаю себе отчет в том, что это глупо и сентиментально, изменить ему сейчас для меня было бы все равно что Самсону самому отстричь себе волосы.

Я жду, пока он раскочегарится, потом нажимаю «Воспроизведение». Следующий ролик начинается с черного экрана и шума – вернее будет сказать, нечленораздельного вопля. Потом камера выравнивается, и в кадре сперва возникает пожелтевшая стена, а затем на ее фоне появляется женщина. Она полноватая, в кофте, с длинными волосами, стянутыми в тугой хвост на затылке.

– Нет! – чеканит она. – Даже думать забудь!

Ответ доносится из-за кадра, прямо из-за камеры:

– Это несправедливо!

– «Несправедливо»? Ах ты, дрянь малолетняя… Я тебе покажу «несправедливо»! Что еще ты затеяла?

– Затеяла?

– Зачем тебе телефон, Элли?

– Ни за чем.

– А ну убери его сейчас же!

Ответа нет. Женщина смотрит вправо, где, прислонившись к дверному косяку, стоит мужчина в джинсах и рубашке и наблюдает за перебранкой, явно не горя желанием вмешиваться.

– А ты так и будешь стоять столбом? – набрасывается на него женщина. – Или, может, все-таки скажешь ей что-нибудь?

Он с жалким видом пожимает плечами.

– Крис, черт бы тебя побрал! – свирепеет женщина.

Теперь он обращается к той, кто находится за камерой.

– Элли, – мямлит он, – послушай, что мать говорит.

– Но это несправедливо!

– Тебе было сказано: никакого танцевального кружка, если не станешь лучше учиться.

– Но!..

Он вскидывает ладони:

– Хватит! Марш в свою комнату! И выключи эту чертову штуковину!

В кадре мельтешение: девушка, которая держит телефон, Элли, поворачивается влево. На стене рядом с ее отцом висит зеркало, и в нем секунду или две мелькает ее отражение. Я нажимаю кнопку «Назад» и ставлю видео на паузу. Она выглядит совсем юной. Лет тринадцати-четырнадцати, с бледной кожей и роскошными рыжими волосами, обрамляющими усыпанное веснушками невинное личико.

Я раздумываю. Стоит ли выкладывать это в публичный доступ? Кадры сняты в гневе и, без сомнения, отправлены на сайт в приступе бешенства – этакий выплеск возмущения бесправностью подростка. Но она может потом об этом пожалеть. Понять, что вовсе не хотела, чтобы это увидел кто-то посторонний, не говоря уж о всей деревне. Проснется завтра утром и будет метаться от беспокойства, что родители вовсе не обрадуются, когда узнают о ее поступке.

Я перемещаю ролик в папку «Личное» и иду наверх. Необходимо подготовиться к встрече и придумать, как склонить Монику на свою сторону.

Мы договорились встретиться в конце переулка, и, едва завидев меня под сводом арки, Моника жизнерадостно восклицает: «Доброе утро!» Она протягивает мне руку, и на ее запястье брякает пластмассовый браслет.

– Рада наконец-то с вами познакомиться!

– Взаимно! – отзываюсь я.

Она выглядит моложе, чем на фотографии; ей, наверное, чуть за тридцать. Всего на несколько лет старше меня. Но плотнее. Сейчас волосы у нее длиннее, перехвачены светло-желтой банданой на манер ободка. На ней линялые голубые джинсы и непромокаемая фиолетовая куртка. Я замечаю ядерно-желтый ворот свитера; поверх него пластмассовое ожерелье из ярко-голубых бусин размером с детские стеклянные шарики. Глаза у нее блестят, и вся она какая-то дерганая, нервная; она похожа на женщину, помешанную на натуральных продуктах, из тех, что сами делают себе мюсли и еду покупают исключительно с маркировкой «эко» и «не содержит ГМО». Или, может быть, на школьную учительницу, дружелюбную, но слегка рассеянную.