— С этими вопросами к Сергею Эдуардовичу, — мило улыбнувшись, Елена Владимировна вернулась к заполнению каких-то бумаг.
— Хорошо, — ничего хорошего нет, я просто хочу скорее забыть о своей просьбе. Неприятно было получить отказ, поэтому я просто выхожу из кабинета. Пойду выпью воду или чай. Хоть какое-то занятие.
К доктору мне идти отпрашиваться не хотелось. После сегодняшнего напряжения между нами я тоже старалась с ним не пересекаться. Замечательная атмосфера на работе. С возвращением Бессонова в моей жизни стал твориться какой-то ад: выпускной вечер испорчен, авария, поджог скутера, ссора с Ванькой, наказание и скрытое недовольство моего начальника.
Отпрашиваться к Сергею Эдуардовичу я бы не пошла, но этого и не понадобилось. Ванька после стольких дней молчания наконец-то прислал скупое сообщение.
«К шести подъеду, заберу тебя».
Будто знал, что я могу сбежать от Бессонова.
В пять минут седьмого я спускалась к стоянке, Ванька стоял и ждал. От него я прятаться и убегать не собиралась. Ванька был мне самым близким другом, я с девочками так не дружила, как с ним. Все эти дни очень переживала, мечтая скорее помириться.
Ванька себя винил за ту аварию. Он всегда меня страховал и прикрывал, не хотел, чтобы мне досталось от папы. В этот раз я действительно могла погибнуть. Я понимаю чувства Ваньки, понимаю, что он испугался. Не хочет он больше отвечать за такую дуру. Случись в тот день трагедия, ему с этим пришлось бы жить, смотреть в глаза моим родителям. Только поставив себя на место друга, я понимаю, что могла его жестко подставить. Но все это не отменяет моей обиды, я ведь писала, хотела извиниться, а он молчал...
Не поздоровавшись с Ванькой, села в машину на переднее сиденье. Сидим, молчим, никуда не едем. Первым никто не хочет заговаривать. Я хорошо знала своего не в меру серьезного упертого друга, он меня уже простил, если я сейчас повинюсь, он меня отругает, поэтому лучше корчить обиженную моську.
— Марат запретил прогулки с друзьями? — спрашивает Ванька, постукивая пальцами по рулю. Первым заговорил, значит, не будет ругаться, но все равно лучше еще немного покочевряжиться.
— Запретил, — сижу ровно, смотрю прямо.
— На все лето?
— Угу.
— Значит, будем сидеть вечерами у тебя дома, — заявляет серьезно Ванька, до слез трогает своей преданностью. Может ведь с друзьями тусить: бары, рестораны, природа… Приходится промаргиваться, чтобы не разреветься. Я могу кинуться ему на грудь и намочить футболку. Наверное, скоро месячные пойдут, только этим можно объяснить мое плаксивое настроение.
— В выходные мне разрешено учиться ездить на мотоцикле под присмотром Левы, — не знаю, зачем я об этом сообщаю Ваньке, если решила не ходить.
— Хоть какое-то развлечение, — усмехается друг, тянет к моим волосам руку и наводит на голове беспорядок.
— Прекрати, терпеть не могу, когда ты так делаешь, — пытаюсь пригладить гнездо на голове. — Я еще не решила, пойду или нет.
— Пойдешь, — строго произносит Лютаев. — Это ты сейчас такая смирная, потому что свежо воспоминание и ссадины, — косится на разбитые ноги. — А через месяц-другой тебя опять потянет на приключения.
— А при чем тут Бессонов и езда на мотоцикле?
— В августе, скорее всего, мы семьями полетим вместе отдыхать, — вместо ответа на мой вопрос. Возможно, у него просто нет ответа, а своими словами Лютаев решил меня подбодрить. — А пока я буду возить тебя отбывать наказание, а вечерами забирать, — притворно вздыхая. Я прикусываю язык, чтобы не спросить о Бессонове. Почему он передумал меня забирать? — В том, что ты натворила, есть и моя вина, — произносит Лютаев. А я пытаюсь разобраться в своих чувствах. Сама ведь хотела, чтобы он от меня отстал, тогда откуда взялось чувство разочарования?
