Девочка Таня появилась ближе к полуночи. Пришла она с приятелем, Гариком, – потом я его вспомнил, он приходил пару раз с Графом на тренировки. Красивый был парень, да только портил его короткий нос. Что-то там такое начало спускаться от переносицы, да остановилось на полпути к усам. И хотя поросль на губе была черная и мощная, недоделанный клювик портил все впечатление. Какое-то исходило от него ощущение вечного голода; то ли по деньгам, то ли по девочкам. И те и другие попадались ему часто, но – не задерживались.
Я отметил и этот кадр, но ненадолго, потому как мне стало уже совсем хорошо. Пустую бутылку я засунул под тумбочку, чтобы не вызывать зависть у страждущих, а вторую потягивал просто из горлышка, не тратя бессмысленно время на розлив. Диковинная машина над головой скрипела и тряслась. Что-то мелодичное тянули скрипки, им вторили согласно трубы, и ударник отсчитывал ритм, отстукивая щетками, будто бы пальцами по голове. И я начал ощущать странную легкость, словно звуки растекались внутри меня, заполняли тело, вытесняя прежнюю начинку, данную природой при рождении.
Я закрыл глаза, прислонился к стене, и мне почудилось, что поднимаюсь вверх, шурша рубашкой по обоям. «Что же, – думалось мне лениво, – прилеплюсь к потолку и поживу так, пока не потянут вниз дела и люди». Несуразного здесь ничего нет: бегают же здесь мухи, висят паучки, и клопики… Должно быть, я немного вздремнул, потому что многообразные насекомые заползли из песни, которую выдавал Пончо.
Когда я очнулся, магнитофон уже остановили, только моторчик еще жужжал внутри, вращая вхолостую тон-вал. И верхний свет убрали, и голоса шумели в отдалении, перебиваясь изредка смехом. Чуть дребезжали гитарные струны, приятный тенорок выводил самозабвенно слова, которые мне никак не удавалось разобрать толком… А потом вдруг она опустилась рядом. Тоже на пол, тоже прижалась к стене, обхватив колени руками, и смотрела на меня пристально. Я тоже ничего не стал говорить, а просто плеснул ей напитка в стоящий рядом стакан. Вино она выхлебала залпом, что меня очень расстроило. Одета она тоже была совершенно иначе.
– Почему, – спросил я ее, – почему ты уже в джинсах? Она засмеялась и сказала, что весь день была в джинсах.
Я начал объяснять, что с утра она была в платье, красном и полосатом, но вдруг понял, что это совсем другой человек. Встал и пошел из комнаты. Кажется, чашка упала и разбилась, но мне уже было все равно, потому что и в самом деле давно требовалось выйти. В туалете долго стоял, упершись рукой в стену, и слушал, как журчит вода в бачке над головой. Я хорошо держусь трезвый, но пьяный – раскисаю, и душа неряшливо вываливается наружу.
Потом в дверь стали стучать. Я отряхнулся, застегнул штаны и вышел. В коридоре было темно, и только ее лицо – щеки и рот – висело напротив.
– Я думала – ты там провалился, – сказала она.
– Никогда, – ответил я убежденно и потянул ее к себе. К тому времени я уже достаточно точно выяснил, что там скрывается у женщин под юбкой или в штанах. Но как-то странно устроила нас природа, что знание это нисколько не расхолаживает, а, напротив, распаляет и настраивает еще больше. Может, и не царское оно дело – запускать лапу в мягкое, влажное место, но – нам никогда и не приблизиться к любому правящему дому, что, в общем, правильно. И она уже как-то умудрилась расстегнуть мне ремень и верхние пуговицы на брюках. Пальцы ее проникли именно туда, куда мне и хотелось, гладили и потягивали… И так нам было хорошо вместе… а потом вдруг ее не стало, и откуда-то из тьмы вылетел здоровенный кулак. Я почувствовал, что сейчас это произойдет, но у меня обе руки уже были внизу, а отклоняться оказалось и некуда…
