На окраине Руси. Мифология и язычество балтов - страница 10

Места, на которых аисты вьют гнезда, считаются в Литве счастливыми, и потому всякий старается приманить в свою местность этого друга дома и охранителя (по мнению простонародья) от ударов грома и градобития, устраивая для него гнездо на крыше дома или на ближайшем дереве. Для гнезда достаточно укрепить на данной высоте старое колесо от телеги.

В народе, по словам Юцевича, живет поверье, будто аист каждую весну выбрасывает из своего гнезда или цыпленка, или яйцо и что в первом случае это предвещает неурожай, а в последнем – изобилие плодов земных. Между тем этого никогда не бывает, но случается совсем иное, когда мальчишки, выкрадывая одно из аистовых яиц, подкладывают на место его гусиное, индюшачье или утиное яйцо.

Вот достоверный факт, виденный мною лично.

В деревне Сильпии Келецкой губернии в 1843 году было аистово гнездо на высоком сухом дереве. Весною прилетела пара аистов и заняла его. Когда самка положила яйца, деревенские мальчишки, воспользовавшись моментом отлета на корм обоих аистов, подменили одно яйцо гусиным. По выводе птенцов птицы подняли страшный крик; вслед за тем самец исчез в воздухе, а самка стала на одной ноге и уныло повесила голову. Эта было рано утром. Часам к трем пополудни на лугу за деревней начали появляться аисты в огромном числе; они группами взлетали к гнезду, кружились над ним, как бы для убеждения в истине и улетали обратно на луг. Во все это время самка сидела недвижно, опустив голову и как бы безучастно ко всему происходившему. Между тем среди луговых аистов заметно было какое-то сильное движение: закинув головы назад, они трещали с видимым беспокойством. Наконец, прилетели два аиста – в каком качестве, неизвестно: вероятно, мужа и судьи или двух конвойных, взяли самку с собою и посадили ее в самой середине круга аистов. Тогда начался, вероятно, суд: птицы неистово трещали, стараясь перекричать друг друга. Кончилось тем, что один аист – неизвестно, муж или палач, – подошел к мнимой преступнице, неподвижно стоявшей на средине, и клюнул ее в голову; вслед за ним все стадо бросилось на нее, разметало пух ее по луговине, и чрез несколько минут остался на траве один общипанный труп самки. Вся деревня присматривалась к процессу с величайшим любопытством, и никто не мог объяснить себе причины этого явления. Но вдруг из стада отделилось несколько аистов, взлетели на гнездо, заклевали находившихся в нем птенцов и мертвых выкинули на землю. Тогда только выяснилась причина: в числе мертвых птенцов были два юных аиста и один гусенок. В деревне поднялся плач. Все поняли, что аисты никогда уже не возвратятся в эту местность, перестанут покровительствовать ей, а может быть, и сожгут деревню горящими головешками, как обыкновенно мстят они за убийство их и другие преследования со стороны людей. Крепко жалели невинно погибшую самку. Гминный войт приступил к расследованию, каким образом гусенок попал в гнездо аистов. Нашел виновных мальчишек, и родители крепко выпороли их розгами в волостном правлении; но это не повело уже ни к чему: весной 1844 года аисты в Сильпию не возвратились и даже в окрестностях ее ни одно гнездо их занято не было даже впоследствии.

Это, однако же, не единственный случай аистового правосудия. Немало есть рассказов об этом, не только словесных, но даже в печати, и притом на всех языках.

К.Вл. Войцицкий в «Zarysach Domowych» говорит, что в конце августа 1835 года он сам насчитал на лугу до 200 аистов, собравшихся вместе. Это было в последние дни их перегринации, перед зимним отлетом. Крестьяне такие сборища называют «сеймиком» или «вечем аистов» и уверяют, что остающийся по болезни аист плачет слезами, видимо, льющимися из глаз.