Я задумчиво курила горькую, терпкую сигарету и не уставала поражаться тому, каким эстетичным может выглядеть со стороны невообразимо наглый и бессовестный акт вандализма. Объект горьких слез правоохранительных органов появился практически одновременно со мной – стремительно подкатил на стильном, покрытом аэрографией скутере, красиво затормозил рядом с многострадальным остановочным павильоном, аккуратно припарковался у обочины и изящно спрыгнул на землю. Воровато озираясь в потемках, злоумышленник вытащил из объемистого рюкзака фонарик, разложил на узкой скамейке целый набор баллончиков и маркеров, и, ничтоже сумняшеся приступил к порче находящегося на балансе городских коммунальных служб сооружения.
Засаду я организовала прямо за принадлежащим местному автолюбителю металлическим гаражом, и из своего заранее выбранного укрытия прекрасно различала высокую стройную фигуру в спортивном костюме и широкой бандане даже в неясных отблесках тусклого уличного освещения. Надругательство над чистотой и порядком этот доморощенный художник-оформитель совершал быстрыми, выверенными и какими-то автоматическими движениями, словно его затянутой в перчатку рукой руководила неподвластная стороннему восприятию сила, а он лишь выполнял указания звучавшего в голове голоса. Бредовое, конечно, впечатление, но странное и захватывающее зрелище меня настолько увлекло, что я натуральным образом зависла и не сразу вспомнила, зачем я вообще тут нахожусь и какого рода эффект должно вызвать мое внезапное появление на сцене в самый разгар творческого процесса.
Упрямству безымянного живописца можно было только позавидовать. Похоже, он каждой ночью проверял состояние своих художеств, и обнаружив на их месте устойчивый запах растворителя и несколько свежих царапин на возвращенном к первоначальному облику стекле, без унынья и лени вновь брался за маркер, и к утру я опять имела счастье лицезреть на остановке все ту же непонятную вязь. Что мешало этому фанатичному вандалу перевести свою разрушительную активность в конструктивное русло и расписать, например, соседский гараж или на худой конец собачью будку, я не понимала, но сегодня по всем признакам настал исторический момент, чтобы это прояснить.
– Это что такое? –я бесшумно подкралась к поглощенному рисованием варвару, преспокойно обошла его сбоку и решительно ткнула пальцем в неоконченный пейзаж, – что это….
Я хорошо помнила о сопровождающих посещение общего душа неудобствах и потому старалась избегать прикосновений к непросохшей окрашенной поверхности, но моя ладонь накрыла разноцветную картинку помимо моей воли. Сложное, многогранное и вблизи особенно причудливое изображение словно притянуло меня к себе и заставило вплотную прижать руку к разрисованному стеклу. Что-то неведомое, но тяжелое, настойчиво давило сзади на плечи, с нечеловеческой силой толкая меня навстречу слившемуся в одно сплошное пятно рисунку. Я судорожно дернулась, и тут же вскрикнула от пронзившей приросшую к павильону ладонь боли. А потом боль вдруг резко прекратилась и сменилась приятным ощущением легкого покалывания, по телу разлилось ощущение сладостной неги, сопоставимой разве что с тем периодом в жизни любого героинового наркомана, когда блаженство еще не успело перейти в необходимость. Я перестала чувствовать «волну» приблизительно к середине третьего года, и сколько бы я не повышала дозу, эйфория от введения наркотика все равно оставалась краткосрочной и блеклой.
