Он обнял меня уже двумя руками. И холод, заставляющий дрожать даже в это жаркое лето, отступил. Зато пришло понимание, что случилось страшное. Что я одна, что никогда больше мама не будет ворчать на не помытую посуду, а папа не подмигнет хитро, подсовывая в рюкзак шоколадку. Что никто не будет заставлять учиться, и не будет семейных ужинов, когда болтаешь обо всем, слушаешь, что произошло за день, рассказываешь о своем, обсуждаешь новый фильм или планируешь совместный поход в парк.
В горле стало больно. Слез не было, вместо них наружу вырвался звериный вой. Я кричала, срывая голос, хотелось, чтобы все оказалось неправдой, не верилось, что это не кошмарный сон.
Ларс крепко стиснул мои плечи, не позволяя упасть. Прижимал к себе, гладил по спине, лицу, шептал что-то неразборчивое. Но его усилия помогли – глаза защипало и хлынули слезы.
Рыдала также, в голос. Плакать было больно, в глаза словно песка насыпали, а потом меня накрыло опустошение.
– Ларс? – подняла голову, чтобы заглянуть в его серые глаза.
В них плескалась тревога.
– Прости, я не знаю, чем помочь… – он наклонился к самому лицу, дыхание коснулось моей щеки.
И губ.
Поцелуй пах мятной жвачкой. «Двойная свежесть». Даже летом от этого вкуса кидало в дрожь. А теперь он действовал, как заморозка. Как-то мне вправляли выбитый на трассе сустав, делали анестезию. Правда, руки потом долго не чувствовала.
Теперь было точно так же. Боль ушла. Не совсем, но забилась куда-то в уголок, свернулась клубочком, готовая возвратиться, как только пройдет действие лекарства.
Хотелось, чтобы чтобы он никогда не заканчивался, этот поцелуй со вкусом дешевой жевательной резинки.
Я тянулась в Ларсу, к его губам, пила поцелуи, словно микстуру от всех болезней, и мечтала о большем. О том, что заставит забыть о боли навсегда, вернет все на свои места, позволит жить… Что это – я не знала. Но точно связано с Ларсом.
Он отстранился первым:
– Прости, не нужно было…
Стало холодно. Я обхватила себя руками, стараясь согреться хоть немного. На плечи тут же опустился старый, затертый до прозрачности плед. Несмотря на заплатки, натуральная шерсть еще грела, поэтому мы берегли эту роскошь, которую кто-то из группы притащил в Логово. Так давно, что мы уже не помнили, кто именно.
– Вот, – Ларс добыл из рюкзака термос. – Я подумал, тебе понадобится.
От запаха куриного бульона скрутило желудок. Пришлось подтянуть ноги к животу, так меньше болело.
– Спасибо. Не хочется…
– Ты, вообще, когда ела в последний раз?
На глаза снова навернулись слезы. Теперь – от заботы. Без родителей, конечно, пусто и больно. Но почему я решила, что я – одна? А Ларс?
Единственное, чем могла отблагодарить за заботу – выпить весь бульон.
Желудок угомонился почти сразу. По телу разлилось тепло, потянуло в сон.
– Отдыхай.
– Ты не уйдешь? – получилось слишком жалобно. И тут же стало стыдно: Ларс из небогатой семьи, школу в прошлом году закончил и теперь вынужден подрабатывать, чтобы сводить концы с концами. Ему некогда сидеть тут и утирать мне слезы!
– Не уйду, – его рука нежно погладила по щеке. – Я никуда не уйду!
Он передвинул кресло так, чтобы быть поближе, и достал из рюкзака планшет. Дешевенький, но на какой денег хватило. А я ведь хотела подарить ему на день рождения новый, посовременнее. Даже деньги копила, иногда подрабатывая после школы в кафешках посудомойкой или уборщицей. Теперь счет заморожен, если только кто-то дотошный не нашел коммуникатор раньше полиции и не подсуетился.
