На перепутье - страница 31

– Жду тебя в машине, я за рулем.

Август не откликается, он складывает арсенал в сейф.

Выхожу из дома, забрасываю рюкзак на заднее сиденье, сажусь за руль. До райцентра доедем за пару часов, дороги сейчас в неплохом состоянии. Потом пересядем на попутку, Август с кем-то договорился. Днем, если ничего не помешает, будем в столице. Я устало опускаю голову на руль – так и не успел отдохнуть после пробежки. Смеркается, скоро зажгутся первые звезды, и я снова буду ехать прочь от неотвратимо настигающей ночи. Прямо как в старые добрые времена. Я еще даже не успел выехать, но мои преследователи уже встрепенулись, они ждут где-то там, у самого города, ждут, чтобы вновь на меня наброситься. Наверное, за эти полгода они успели изголодаться. Меня ждет незабываемая встреча.

– Ну что, готов? – Август садится рядом, – Парень, на машине которого мы поедем, поставил одно условие – чтобы ночью за рулем был кто-то из нас. Если ты устал, я сменю.

– Ничего, все в порядке. Я сам поведу.

Мы едем в тишине, погрузившись каждый в свои мысли, потом я не выдерживаю и включаю музыку. Август морщится – он не разделяет мою страсть к хардкору, но терпит. Только эти песни могут заглушить тревогу, которая медленно и неотвратимо поднимается во мне. Дорога вьется прямо по реке, она отлично укатана, и я гоню на предельно возможной скорости. Понимаю, что это глупо, что ночью на трассе смогу ехать быстрее и наверстаю упущенное, но иначе не получается. Как только я оказываюсь за рулем в темное время суток, начинается гонка – и тут уж кто кого, или я, или ночь. Я не знаю, с чем это связано. Может, еще один инстинкт Охотника, которому я подсознательно подчиняюсь, или бежать прочь стало привычкой, почти рефлексом. Есть и другой вариант, попроще – мне просто нравится скорость.

В свете фар мелькают торосы – река изо всех сил сопротивлялась морозным оковам. Волны неистово бились, пытаясь вырваться на простор, течение неутомимо неслось вперед, но даже оно не смогло выстоять перед властью зимы. Я чувствую, что под бешено крутящимися колесами, под многометровой толщей льда река продолжает жить, она просто затаилась на время, чтобы через два месяца взломать крепкий панцирь и с ликованием подставить свое гибкое упругое тело солнцу, чтобы оно заиграло тысячами бликов.

Я кидаю взгляд в сторону Августа – его голова опущена. Странно, но я не раз замечал за ним такое – он умудряется засыпать при самых неблагоприятных обстоятельствах, но в собственной кровати сон к нему не идет. Делаю музыку потише, немного сбавляю скорость. Постепенно река исчезает во тьме, свет фар выхватывает только небольшой участок. Кажется, что мы стоим на месте, а колеса просто прокручивают ленту дороги.

Темнота диктует свои правила. Все то, что казалось днем незыблемым, тает в ней, утрачивает свою осязаемость. Темнота меняет и мир, и его отражение в тебе, и тебя самого. Она вливается в глаза, захватывает твой разум, разбегается по всему телу с кровью, и ты даже не успеваешь понять, что перевоплотился в другое существо. Дневное «я» засыпает, ночное пробуждается. Оно более чувствительное, восприимчивое, чуткое; ночь заставляет мобилизовать все ресурсы твоего организма, которые за тысячелетия существования цивилизации отошли на второй план, но не исчезли. Они просто дремали все это время, выжидая подходящий момент, и когда он наступает, тебя отбрасывает далеко назад во времени, туда, где твои предки в неверном свете факелов с опаской шли через лес, готовые в любую минуту отразить нападение врагов или хищников. На этот древний зов невозможно не откликнуться – он доносится из тьмы веков, заставляя Охотника встрепенуться. В такие минуты он готов взломать любой лед, перед ним не устоит ни одно препятствие, он стремится вырваться на волю, захватить тебя целиком. Но ты, наученный горьким опытом, упорно продолжаешь держать его взаперти, с мрачной решимостью загоняя его глубоко на дно, где холодное течение остужает его жаркую первобытную кровь.