На полынных полях - страница 10

Алексей Александрович очень удачно вписал своего протеже в пёструю стаю консультантов и советников, где Валерий, к чести своей, не затерялся – первый же подготовленный им аналитический отчёт был оценён так серьёзно, что позволил ему занять в аппарате особую позицию, которая называлась «помощник по специальным вопросам».

Его высокому боссу очень нравилось, когда информацией, уникально подобранной новым помощником, он изумлял даже тех, кому по должности полагалось знать всё и даже немного больше. И всё чаще точные и ёмкие формулировки Лазаридиса ложились в официальные тексты политических документов.

Как-то после очередного большого совещания босс приостановил Вакулина в коридоре за локоть и поблагодарил за ценного работника.

– Да, он очень умён, – Вакулин был доволен, что ему удалось продвинуть своего человека так близко к высшему руководству, да ещё и угодить. – Я, кстати, никогда не придерживался принципа «хочешь выглядеть умней – умных рядом не имей», напротив – неумно как раз не иметь их рядом, но они должны чётко знать своё место!

– Ты прав, – усмехаясь, прищурился босс, – это архиважно – вовремя ставить некоторых умников на место!

Он развернулся и ушёл, а Вакулин тут же пожалел о своей длинной и нескладной тираде – появилось неприятное ощущение, что минуту назад его брезгливо щёлкнули по носу…

Ещё через год Валерий Сергеевич уже пользовался у руководства беспримерным расположением и доверием. Немало тому послужили его необыкновенная работоспособность и прямо-таки аскетическая скромность. Он никогда ничего не просил лично для себя, но был неколебимо твёрд и настойчив, если что-то требовалось в интересах дела.

Действовал Лазаридис решительно, порская быстрым хорьком из-за высокой начальствующей спины, и очень скоро добился, чтобы нужные люди в аппарате чётко усвоили: чего требует помощник – того хочет босс.

Он взошёл на немыслимую вершину, где – если смотреть издалека и снизу – обитали почти боги.

Но вот при близком рассмотрении партийный олимп оказался ненормально загаженным, а многие боги с полубогами – суетливыми и мелочными интриганами, о чём красноречиво свидетельствовали цели, которые преследовал лично каждый из них.

Народным массам активно внушалось, что там, наверху, великие люди самозабвенно решают великие политические и государственные задачи, в то время как обитатели властных этажей, главным образом, люто грызлись за любое сиденье повыше, плели бесконечные интриги и виртуозно мазали друг друга дерьмом. Наиболее сноровистые из них при этом успевали ещё и тырить кое-какую мелочь по дырявым государственным карманам.

Лазаридис презирал их тем больше, чем ближе узнавал. В последнее время его уже посещали мысли, которые Другой ехидно называл «синдромом подавленного гуманизма»: Валерий стал понимать, почему Сталин так безжалостно гонял по лагерям и расстреливал соратников по партии.

– Ты даже не представляешь всей глубины моего разочарования! – трагическим домиком строил брови Другой. – Оказывается, высший пилотаж в политическом искусстве – так обгадить товарища, чтобы он сам заметил это последним, когда все вокруг уже воротят носы…

При всей серьёзности своего статуса, Валерий Сергеевич скоро сделал и весьма скверный для себя вывод: из прислуги, пусть даже самого высокого разряда, его здесь никогда не выпустят, прояви он хоть и ещё сто талантов.