– Где Глашка-то? – ужаснулась Марья, глядя на подруг.
– Не знаю, – пожала плечами Варя Горюнова.
– И я не знаю, – сказала Стеша Ерёмина, с опаской покосившись на банную дверь.
– В бане она осталася, – едва дыша, прошептала Марья. – О, Господи, что она там делает?
– А может, банный дух её унёс? – предположила едва живая от страха Стеша.
– Всё, теперь она помрёт в нынешнем году, – залилась слезами перепуганная насмерть Варя. – Ведь, почитай, последней в бане-то осталась.
– Типун тебе на язык, дурёха! – прикрикнула на подругу успевшая набраться храбрости Марья. – А ну айдате все в баню. Поди горячий уголёк ищет в печи, курица…
Держась за руки и подбадривая друг друга, девушки вернулись обратно в баню. Они нащупали лежавшую на полу, растрёпанную Глашу, та была без сознания. Сообща они вывели её на улицу и привели в чувство, растерев лицо снегом.
– Где я? – пролепетала несчастная девушка, с трудом держась на ногах.
– С нами ты, не пужайся, – обняла её Марья. – Ты чего в бане-то растянулась?
– Ой, сама не знаю, – содрогнувшись, разревелась Глаша. – Когда я угольки в печи рукой ухватила, а меня банный за плечи-то и схватил.
– Брешешь? – испуганно спросила Варя.
– Вот тебе крест истинный, – горько плача, закрестилась Глаша. – Когда он меня за плечи-то ухватил, мне как огнём всю головушку обдало.
– Ой, айдате отсюдова, – запричитала перепуганная Стеша.
– Да будя вам, – прикрикнула на подруг самая храбрая из всех Марья. – Об косяк дверной али об котёл горячий дурёха плечом задела, а сама бог весть на что подумала. Уже скоро Святки кончатся, а мы и не погадали вдоволь.
– А ты что ещё удумала? – забеспокоились подруги.
– Вот тебе раз? – нахмурилась Марья. – А задницы в баню сувать? Аль запамятовали уговор наш?
– Ой, я ни в жисть, – отрезала решительно Глаша. – С меня и этой страсти довольно. Поджилки и сейчас трясутся, аж мочушки совладать нету.
– А вы? – Марья требовательно посмотрела на остальных подруг.
– Ежели опосля тебя, то согласная буду, – не слишком-то уверенно согласилась Варя Горюнова.
– А я опосля вас обеих, – с трудом согласилась Стеша Ерёмина.
– Так и быть, гусыни, – вздохнула Марья. – Айдате за мной. Я первой буду!
Сидя в углу за печью, Григорий Мастрюков выжидал. Он слышал переговоры девушек в предбаннике и сгорал от нетерпения подшутить над ними. Вскоре они поочерёдно начали входить в баню, брать из печи золу и выбегать с нею на улицу. Григорий знал, что с гаданием на угольках у девушек ничего не выйдет. Он специально истопил баню с таким расчётом, чтобы к полуночи угас последний уголёк в печи. Казак с нетерпением дожидался, когда девки начнут совать голые задницы из предбанника в баню, чтобы…
– Где ж ты, уголёк, Господи, – прошептала рывшаяся в золе Глаша Вороньжева, зашедшая в баню после того, как её подруги уже выскочили на улицу, зачерпнув ладошками по пригоршне остывавшей золы.
«Ищи-свищи», – с усмешкой подумал Мастрюков. Руки его потянулись, чтобы коснуться головы девушки, но он сдержал себя, заставив слушать, что она ещё проболтает в своём суеверном опьянении, глупая, как все её сверстницы.
Роясь в печи, Глаша ничего не замечала. А казак… Он уже не мог больше себя сдерживать от клокотавшего внутри желания напугать её до смерти! Подавшись вперёд, он положил руки на плечи Глаши и, едва сдерживая рвущийся наружу хохот, сказал:
– Ты ищи лучше, дева. Там где-то один ещё в самый раз для тебя и завалялся!
