Корову, словно муравьи жука, за ноги подтащили к саням, сырые и грязные ноги выскальзывали из рук. Общими усилиями втянули наверх, на солому. Корова тяжело, со стоном, мычала. Рядом с ней села Наиля. Из глаз женщины катились слезы. Ей что-то на своем татарском языке говорил и говорил Азат и гладил по плечу.
На ферму сбегали за пологом для туши, принесли нож.
– Ольга Феодосьевна, не надо резать! Выживет она! Я до утра с ней посижу. Потерпите до утра! Пожалуйста! – просила Наиля.
Зоотехник выпоила корове стакан разведенного вазелинового масла, смешанного с молоком, сделала еще один прокол брюшины. Через вставленную гильзу начала выходить пена, ослабшие движения живота усилились. И впервые зоотехник улыбнулась:
– Не реви. Выживет корова.
Мужчины, кроме Азата, который остался с Наилей у коровы, прошли в красный уголок. Зоотехник Ольга Феодосьевна, как оказалось, жена председателя колхоза, по его приказу откуда-то принесла десяток яиц, хлеба, чашку неочищенной вареной картошки, выставила на стол бутыль с самогонкой. Яйца Галя разбила на сковородке и с салом пожарила на электроплите. Председатель колхоза разлил мутную жидкость в кружки и четверо мужчин – председатель, трое приезжих да зоотехник – и рыжая доярка встали на ноги и чокнулись кружками:
– Давайте погреемся. Слава богу, все обошлось. Резать не пришлось. Спасибо вам, подсобили.
Выпили. Женщины ушли к корове, мужчины выпили еще, и председатель колхоза стал изливать душу: чувствовалось, в нем накипело. Он рассказал, что в председатели попал по партийному набору: его, главного инженера пром комбината, вызвали в Райком КПСС раз, два, и, как сознательного коммуниста с высшим инженерным образованием, обязали возглавить колхоз. Отговорки не помогли. И вот уже пять лет он с женой, ихтиологом по образованию, живет в деревне. Жене пришлось переучиться на зоотехника. Здесь у них родилось двое детей. По территории колхоза на протяжении тридцати километров протекает неширокая река. Жена мечтает запрудить ее в нескольких местах – есть очень удобные горловины меж холмов – и разводить карпов. Это, говорит, было бы золотое дно. Деньги от продажи рыбы с лихвой перекрыли бы доход от всех отраслей колхоза. Райком не дает: сверху спущен план на посев зерновых, картофеля, льна. Ни вправо, ни влево – надо выполнять. А ни людей, ни техники. Девочек тринадцатилетних деревенские мамы к родне в город отправляют, в няньки. Чтобы паспорт получили и стали городскими. Парни после армии тоже в деревню не едут – на целину, на БАМ. А здесь у нас чем не целина? Поля зарастают, обиходить не можем, – горько жаловался председатель.
– Ну, Галя ведь осталась, Наиля. Работают ведь, – сказал Георгий. – У Наили муж скотник, детей трое. Куда им ехать. Да и коров она любит. А у Гали мать была немощная, не могла она бросить мать без присмотра. Недавно та померла. Да и не думаю я, что Галина надолго в деревне останется: женихов для нее тут нет. Скотник, забулдыга Гришка, сватался к ней, она ему от ворот поворот указала. Попробовал по пьяни руки распускать, лапать ее, она ему грязным резиновым сапогом так заехала! Десять дней как монгол безлошадный на раскорячку ходил. Вся деревня смеялась. Девка здоровая, лыжница. Еще со школы за район бегала, из области призы привозила.
Выпили по третьей. Доели яичницу, картошку. Пришли все три женщины и Азат. Наиля от самогона наотрез отказалась. Ольга Феодосьевна убрала недопитую бутыль, Галя вымыла и убрала сковородку, чашку, кружки.
