Директор поднял трубку одного из телефонов:
– Мне Бакулева. Разыскать.
Через полминуты в трубке послышался ответ.
– Генрих Иванович, – директор посмотрел на часы, – через двадцать минут мы будем у вас в цехе. Весь коллектив соберешь в машинном зале. Приготовишь в зале стол и пять чистых стульев. Чтобы сесть на них можно было. Будет собрание… Да, это приказ.
Через полчаса директор и сопровождающие его лица вошли в корпус цеха. Станки были выключены, вентиляция тоже, в корпусе было тихо. В дальнем конце корпуса в проходе стоял стол, покрытый красной скатертью, и рядом пять стульев. Рабочие разместились у станков, стояли у стола, сидели на красном пожарном ящике с песком. Директор жестом пригласил гостей за стол. Справа и слева от себя он посадил начальника цеха и подполковника, гости уселись по краям. Горгачев со своим чемоданчиком на коленях.
Директор встал, и все затихли.
– Товарищи, я поздравляю ваш замечательный коллектив с успешным освоением выпуска новой продукции и выполнением плановых заданий! Мною подписан приказ о премиальных, скоро вы ознакомитесь с суммой этих премиальных. Но собрались мы не по этому поводу. Группа работников вашего цеха написала в газету «Правда» грязный пасквиль. Я даже читать вам его не хочу. Корреспонденты приехали проверить факты, поговорить с коллективом. Слово я предоставляю им.
Игорь Соломонович встал и начал читать исписанные листки.
Начиналось письмо словами: «Дорогая редакция! Партия и комсомол призывают нас чувствовать не только хозяином на своем заводе, а представителями страны, государственными людьми, борцами за осуществление экономической политики партии. И мы не можем пройти мимо того, что творится в нашем цехе…», и далее рассказывалось о списании и уничтожении новых, со складского хранения приборов, дорогостоящих генераторных ламп, муфельных печей, описывалось, как рубились топором при списании новые резиновые сапоги, кирзовые ботинки, о тайных кладовках, где хранятся не оприходованные, нигде не числящиеся материалы. «Все это для нашего цеха пусть и не нужно, но оно где-то, наверное, в другом месте, необходимо», – говорилось в письме.
Закончив читать, корреспондент сел. Директор поднял начальника цеха на ноги:
– Ну, а теперь ты скажи, что думаешь об этой писанине?
– Клевета. Неделю назад в моем цехе работала заводская комиссия по проверке хозяйственной деятельности. Есть акт. Нарушений не выявлено. Была попытка выноса радиодеталей за территорию завода. Нарушитель уволен, – сказал Генрих Иванович, держа в дрожащих руках авторучку.
– А теперь в присутствии корреспондентов пусть выскажутся те, кто сочинил этот пасквиль, кто пытается очернить коллектив цеха и завода. Мы должны понять, что движет ими. Какова цель этого письма? – сказал директор завода.
Воцарилась напряженная тишина.
– Ну что, смелых не стало?
И тут к столу начал проталкиваться Георгий Веселов.
– Есть смелые, Илья Михайлович. Это письмо написали мы. Оно не анонимное – под ним подписи – моя и моих товарищей. Мы отвечаем за каждую строчку этого письма. Я могу показать место, куда сброшено и зарыто все то, о чем написано в письме. Я могу рассказать, как и где из нержавейки сваривались фляжки для выноса спирта с завода, где и как по эскизам изготавливались нержав стальные пороги и глушители для личных «Москвичей», гаражные электро щитки, нержав стальные канистры.
