Бойцы метнулись к своим тумбочкам, похватали вещи и выстроились, как было приказано. И едва последний из семи встал в строй, Титькин скомандовал:
– Рядовые Синий, Баклушин, Пипкин, Петров, Сидоров, Мечтающий, Обдолбаев! Направо! Из расположения на улицу – шагом марш!
– Удачи, парни! – шепнул Синий оставшимся в роте бойцам.
– Разговорчики прекратить! – обрубил Титькин. И, как только бойцы вышли на улицу, рявкнул: – В два ряда становись, за мной шагом марш!
Пройдя весь плац, бывший самым большим в дивизии, на котором же и состоялась присяга, они дошли до тёмно-серого, унылого четырёхэтажного здания; если бы не окна, что отожествляли это здание с казармой, больше оно напоминало бы склад с боеприпасами, или даже бункер.
– На четвёртый этаж шагом марш!
Казарма показалась ещё унылее и мрачней из-за плохой освещённости. У тумбочки стоял дневальный, и весь он был какой-то потрепанный и убогий, в зашмыганной и грязноватой форме. Открыв рот, солдат хрипло прокричал:
– Дежурный на выход!
Навстречу ротному выбежал солдат слегка лучшего вида чем тот, который стоял на тумбочке; впрочем, этот сильно хромал на одну ногу.
– Товарищ лейтенант! За время несения мною дежурной службы происшествий не произошло…
– Отставить! Построй в одну шеренгу молодых, – приказал Титькин. – Я пока к себе, но скоро выйду!
– Есть!
Лейтенант Титькин ушёл в свой кабинет, а хромой дежурный отдал команду:
– В одну шеренгу становись!
Бойцы выстроились в ряд, а хромой тихо прошипел:
– Стреляйтесь молодёжь, всю ночь у меня сегодня потеть будем!
– Как драный веник летать будете! – вторил убогий дневальный.
«И нам что – вот этих убожеств теперь бояться?» – подумал Прокл, невольно улыбнувшись.
– Ты чё скалишься? Совсем страх потерял?!
– Тебя тут, что ли, бояться! – Улыбнувшись, округлил глаза Прокл.
– Ах ты! Ну, да после отбоя посмотрим…
Но тут появился ротный. Пузо горделиво покачивалось впереди, а сам он чинно шагал по коридору, осматривая с высоты своего роста новобранцев, что были явно ниже его, и не в пример худее.
– Да что это такое! У меня детородный орган больше, чем талия у этих бойцов! С каждым годом призыв всё хуже и хуже… Откуда только таких уродов набирают!
Дневальный с дежурным улыбнулись, в душе явно присоединяясь к словам ротного.
– Смирно! Упали, отжались! – прокричал ротный. Но не вмиг разобравшиеся в тонкостях столь душевного приёма бойцы сориентировались не сразу. – Я сказал – упали! Сразу сообразив, молодые быстренько упали, приготовившись к отжиманию. – Раз, два, три… Ниже опускаемся, я сказал! Ниже! Четыре, пять…
Отжавшись с два десятка раз, бойцы начали пыхтеть и сопеть – справиться с третьим десятком было под силу не каждому.
– Встать, бойцы! С этого момента забудьте про мамины пирожки и все остальные нежности несуразной гражданской жизни. Жизнь вас теперь ждёт настоящая, мужская, смысл которой – Родину защищать! Так что выбрасывайте свои сопливчики, забудьте про мамино утютюкание! Теперь и отцом и матерью для вас буду я; я буду вас и воспитывать, и кормить. Так что никогда не забывайте, кто ваш воспитатель и кормилец! Понятно? Не слышу ответа!
– Так точно!
– Отдыхайло!
– Я! – ответил дежурный.
– Распределишь молодых по свободным местам!
– Есть!
– Устроить в роте приборку!
– Есть!
– Я у себя.
И ротный исчез в своём кабинете.
– Так кто тут самый говорливый? Ты, что ли?! – прошипел дежурный, подойдя к Проклу.
