– Вкусный квас, – сказал он.
– Как тебя зовут, мальчик? – спросила Майя-апа, повинуясь какому-то скорбному чувству долга.
– Дима.
– А маму твою?
– Оля.
Мать мальчика, уже улыбаясь, слушала этот разговор, потом раскрытую ладонь приложила к груди, слегка наклонила голову и взглядом поблагодарила бабушку.
– Далеко едете? – спросила Майя-апа мать парня.
Та кивнула.
– За Арск?
– Кукморка! – крикнул мальчик и засмеялся.
Видимо, его веселило название деревни. А Майя-апа поняла, что ехать им еще долго, несколько часов. Ее билет стоил меньше пятидесяти рублей, а билет до Кукморки, должно быть, около сотни. Так Майя-апа все еще училась считать расстояние в рублях.
Еще через полчаса женщины разговорились. Мать закрывала уши и рот руками по очереди, что должно было означать: «Не слышу, не говорю», а мальчик объяснял, что мама его все понимает, главное – четко произносить слова и по возможности использовать язык жестов. Это было на удивление легко.
– А где ваш папа?
Глухонемая женщина сжимает руки, прикусывает губы и отворачивается.
– Он был плохой, – строго произносит мальчик.
– Бил? Хулиганил?
Кивок. Женщина машет рукой в сторону от себя и снова отворачивается: прогнали, значит.
– Что же делать теперь будете?
Женщина пожимает плечами и придвигает к себе сына, кладет руку ему на голову. Жить будут, значит.
В вагон входит кондуктор. Начинается процедура проверки билетов. Обычно в такой ситуации настораживаются все, даже те, у кого билет есть. На некоторое время затихают начавшиеся было разговоры, люди хмурятся, отодвигаются друг от друга и начинают судорожно доставать из карманов и кошельков билеты или деньги для оплаты. Затих разговор и в этом углу. Женщины зажали в руках бумажки и стали ждать, когда их проверят и кондуктор взглядом патологоанатома оценит внешний вид каждого пассажира. Вскоре подошла грузная женщина – как полагается, с чрезвычайно неприветливым лицом. Она неподвижно и немо стала напротив сидений и сложила руки крест-накрест на груди. Поза загробного судии.
Майя-апа и сидящая с нею рядом женщина так же молча и не глядя ни на кого показали свои билеты.
Кондуктор перевела взор на мать с ребенком. Глухонемая достала из кармана билетик.
– А у ребенка билет есть? – раздался резкий голос кондуктора.
Мать покачала головой: «Нет билета».
– Оплатите тогда за него, – начала нервничать кондуктор.
Женщина терла друг о друга большой и указательный пальцы обеих рук и делала отрицательный жест: «Нет денег».
– Нет уж. Оплатите за проезд немедленно.
Глухонемая качает головой и пожимает плечами.
– Вы что же, думаете, раз глухонемая, так теперь за проезд и платить не нужно? Может, мне вас пожалеть еще? Меня бы кто пожалел! – кондуктор щурила глаза и зло ухмылялась, напирала всем телом на женщину с ребенком.
В вагоне многие почувствовали себя неуютно, отводили глаза или, наоборот, смотрели пристально. Майя-апа ощутила, как кровь ударила ей в голову, как руки сжались, как ярко-красный гнев поднялся откуда-то из глубины. При ней унижали человека, мать с ребенком, – это было выше ее сил.
Женщина «интеллигентного вида», что сидела рядом, поднялась и прямо посмотрела на кондуктора:
– Уходите. Не видите, что вы и так натворили дел? Раньше фашисты над нами издевались – а теперь вы?! Уходите отсюда!
– Как вам не стыдно? – тихо спросил старичок, сидящий напротив через проход.
Кондуктор махнула рукой и ушла. Почла за благо не связываться с вагоном филантропов (никто из которых, правда, за мальчика не заплатил).
