На «какую-нибудь княжну» она похожа меньше всего, и потомственными дворянами её предков не назовёшь, хотя за претенциозную фамилию при Советском Союзе они могли и пострадать. Ну, если бы жили где-нибудь ближе к столицам, потому что в глухих сибирских лесах были вещи важнее фамилий.
Выживание, например.
– Прапрадеда по отцу раскулачили и вместе с семьёй сослали в Тобольск, – зачем-то говорит она, заматывая шарф вокруг шеи. – А с материнской стороны – сплошные идеалисты, ехавшие поднимать целину. И ни одной завалящей княжны. Прямо вообще ни одной.
Тёплые тёмные глаза смотрят на неё с уважением.
Давным-давно Варвара читала: чем больше вокруг слепящего солнца или слепящего снега, тем темнее глаза у живущих в таких зонах людей. В их полосе солнечных дней едва ли наберётся на сотню, да и снег с улиц убирают раньше, чем он успевает выкрасить город в белый, а глаза у Оскара такие, будто солнце и снег вокруг круглые сутки, семь дней в неделю, пятьдесят две недели в году.
Оскар сияет, и, на самом деле, это ей нужны самые тёмные на свете глаза, чтобы от него защититься.
Родной серо-зелёный не спасает от слова «совсем».
Оскар подаёт ей пальто, очевидно всё ещё впечатлённый:
– Редко встретишь кого-то, кто так хорошо знает историю своей семьи…
Варвара только отмахивается.
– Знать историю вовсе не означает не повторять совершённых в прошлом ошибок.
Она говорит это не потому, что сама совершала ошибки и всё повторяет их, повторяет. Она говорит это потому, что слишком часто в своей жизни слышала обратное утверждение, и теперь отрицание всплывает в голове и просится на язык каждый раз, когда кто-то заводит речь о необходимости помнить историю.
Знать свои корни – это не необходимость. Тысячи людей живут и без этого, а время религий, полагавших, будто загробная жизнь предков зависит от поведения потомков, безвозвратно прошли. Знать свои корни – это не необходимость. Это привилегия, бонус, баловство.
И огромное счастье.
Смотреть на себя – и практически видеть за собой поколения самых разных людей со своими силами и слабостями, своими интересами и достижениями. Заглядывать внутрь себя – и ощущать родство с ними, ощущать свою общность и связь. Представлять, как они давным-давно занимались тем, на что сейчас у неё не хватило бы ни сил, ни умений: вставали с петухами и ложились с заходом солнца, пахали землю и собирали со своей земли урожай, а потом ехали бесконечно долгой дорогой с насиженного места в далёкую, суровую, опасную и чужую Сибирь, чтобы там начинать всё сначала – одни по собственной воле, другие по принуждению. Те, первые, справлялись с трудностями, потому что у них были надежда и энтузиазм, а у вторых было только отчаяние, и от него они пытались сбежать.
Каждый раз, когда город на короткое время укрывает снегами, Варвара вспоминает о том, как дочери её прапрадеда пытались сбежать – и блуждали по тайге в одиночестве, семилетняя и тремя годами постарше.
В её жилах течёт та же самая кровь. Кровь людей, которые стремились и сражались, которые открывали и строили, которые не сдавались…
Да, религии, считавшие, будто от поведения потомков зависит загробная жизнь предков, для неё – пустой звук, но Варваре всё равно отчаянно хочется быть достойной тех, кто жил до неё и кого она носит в себе.
– С твоими родственниками всё понятно, но из Сибири… как тебя сюда занесло? – спрашивает Оскар, когда они уже выходят из кофейни.
