Чуть позже уже не стоило ничего обсуждать – потому что Варвара просмотрела все видео, какие только нашла, и, чёрт возьми, начала замечать какие-то закономерности (что произвольный танец, например, всегда длиннее короткого, как это ни очевидно, и поддержек в нём больше, и прочее), а ещё потому что ей было страшно о нём говорить – выдать себя неосторожным словом или румянцем.
А потом, уже полтора года назад, разговоры потеряли всякий смысл.
И вот теперь…
– Злата закончила? Переехала? Травма? – перечисляет Варвара все возможные уважительные причины, которые только приходят на ум.
Янка делает глоток из фляжки, которую сама же когда-то и подарила, и морщится.
– Решила кататься с тем же, с кем спит.
– Чёрт, – только и может ответить Варвара.
Самое золотое правило из всех золотых: любовь – отдельно, карьера – отдельно (и чаще всего не одновременно).
– Ага. Самое ужасное, что её даже осудить толком не получается. Он перспективный, катучий, чемпион мира по юниорам…
На взгляд Варвары, катучим можно назвать любого, кто может проехать на коньках больше десяти метров и не свалиться при этом (она не из таких), но, очевидно, Янка подразумевает под этим термином что-то другое… Да и хрен бы с ним, с непонятным термином, потому что уже по «чемпиону мира по юниорам» всё ясно.
Егор со своей Златой, насколько она знает, входили в юниорскую сборную страны, и для Варвары это всегда было ого-го достижением, но цели в большом спорте отличаются от её личного мнения.
Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом.
Плох тот спортсмен, который не ищет для себя лучшего будущего.
Плоха, получается, та фигуристка, которая не меняет партнёра на более перспективного?
– Ну нет, – говорит Варвара, забирая у Янки фляжку. – Если у тебя осудить не получается, то я тогда осужу.
Янка усмехается и тут же мрачнеет.
– А смысл? Всё уже сделано. Ты же видела, какой он пришёл.
Варвара кивает.
– Видела.
– Тренер пытался их сохранить, разговаривал со Златой три раза и дважды – с родителями. И я пыталась, звонила. Сам Егор тоже, конечно. Всё без толку. – Ещё один короткий глоток, и ещё, и ещё. – Всё решила, собрала вещи, спасибо за проведённые вместе десять лет, но дальше нам в разные стороны.
– В нормальной жизни это называют предательством.
– Нормальная жизнь и спорт – практически несовместимые вещи. – Янка передёргивает плечами.
– И ничего уже не вернуть?
Честно говоря, Варвара бы не стала ничего возвращать: невозможно доверять человеку, если ты уже знаешь, что всадить нож в спину действительно входит в список того, на что он способен.
Янка качает головой.
– Они уже подали заявление в федерацию. Все уже знают, СМИ на ушах, кто бы мог подумать, что кому-то есть какое-то дело… – Она замолкает, и Варваре хочется что-то сказать, заполнить пустоту, но она не успевает: – Хотя до Егора как раз-таки вряд ли. А вот распад чемпионов мира, пусть и юниорских…
Странно, но Варваре неприятно слышать, что никому до Егора нет дела.
– Ты говоришь, распад. Там ведь тоже была пара, два человека. Чемпион мира будет кататься со Златой, а что насчёт чемпионки?
Рука Янки поднимается и опускается – жест отчаяния и безнадёжности.
– Даже не спрашивай… Та ещё оторва, похоже. Съехала от родителей, ну это можно понять, они, похоже, сами все перемены спланировали, а ей не сказали. Спасибо, что просто собрала вещи и свалила, а не перебила в квартире всё, что только можно. Я бы, наверное, перебила. Мы ей звонили, трубку не берёт. Люди говорят, даже на сообщения не отвечает.
