Она сидит на деревянной лавочке, широкой и неудобной, держа в руках тёплый бумажный пакет с картошкой фри, ароматным бургером (его наименование в меню невозможно с первого раза ни произнести, ни тем более запомнить) и обжаренными в панировке кусочками курицы. Проблема выбора решилась удивительно просто: Рая просто пристроилась в конец самой длинной очереди, про себя посмеиваясь желанию людей ждать по сорок минут вместо того, чтобы подойти к полупустой линии раздачи любого другого заведения и получить там что-то другое, но всеобщее помешательство сыграло ей на руку – по крайней мере, не пришлось мучительно решать, что конкретно попробовать
И заказ она повторила в точности тот, что делала девушка до неё. Разве что вместо кофе выбрала колу.
А вот взять еду на поднос, чтобы сесть за столик неподалёку и съесть прямо там – не смогла, попросила «с собой». Ну что ж, с собой так с собой, только теперь непонятно, где оно, то самое место, где можно развернуть пакет и насладиться запретным.
В общем, да, она сидит на деревянной лавочке, широкой и неудобной, и, видимо, ждёт, пока купленная еда остынет и станет невкусной (хотя, кто знает, может быть, она и горячая ей не понравится), а заодно – смотрит вперёд, туда, где в десятке метров, за многолюдным коридором с блестящими витринами раскрывается слепящее, сверкающее пространство. Каток.
Круглый год сюда можно прийти со своими коньками или взять коньки напрокат, и кататься, кататься, кататься, пока не надоест.
Рае не слишком хорошо видно, но, кажется, там хватает народу. На массовых катках, в общем-то, почти всегда хватает народу: резвящаяся детвора и взрослые, уставшие от своей взрослой жизни, влюблённые парочки и решившие повеселиться подружки… Иногда на таких катках тренируются даже профессиональные фигуристы – те, кому в их собственных школах не выделяют достаточно ледового времени. Или те, кому времени всегда недостаточно, те, кто готов использовать любые возможности, будь то оплаченный каток своего спортивного клуба, или площадка в торговом центре, или замёрзшее озеро возле дома, или какая-нибудь лужа, неважно.
Рая смотрит вперёд, на этот отделённый от неё десятками метров каток, пока глаза не начинают слезиться, а когда наконец-то встаёт, почти врезается в смутно знакомого человека.
– Привет, – говорит человек, забрасывая внушительную спортивную сумку на лавочку, и по традиции обнимая её, чтобы поцеловать в щёку.
Они все так здороваются. Фигуристы, тренеры, родственники. Даже если ненавидят друг друга. Ритуал не имеет ничего общего с реальными чувствами: просто подойти, просто обними, просто поцелуй в щёку или хотя бы сделай вид, что целуешь.
Просто скажи:
– Привет.
Егора Архипова она, конечно, не ненавидит. Разве что за то, что не смог посадить свою Злату на цепь или, на худой конец, не завёл с ней отношения – чтобы она не смогла завести отношений с её братом.
Какая встреча.
Рая говорит это вслух.
Несколько секунд они просто смотрят друг на друга, не зная, что сказать, а потом Егор неловко пожимает плечами. У него получается выдавить маленькую улыбку, но Рая не уверена, что сможет улыбнуться в ответ.
В конце концов, она всё-таки улыбается. Между ними есть что-то общее, и это «что-то» практически ощущается кожей. Оба брошенные, оба одинокие, оба уставшие и потерянные. Рае не нужно смотреть в зеркало, чтобы узнать, как она сейчас выглядит: достаточно посмотреть на Егора, потому что мешки у них под глазами абсолютно одинаковые, впрочем, как и запавшие щёки, как и сухая, сжатая линия губ.
