Расцвеченные в куртки и джинсовки,
мы два пятна. Два невесомых, ярких,
наполненных собой…
самих себя,
порой очнувшись, где-то обретаем…
То с мокрой тряпкой, холодящей руку,
перед распахнутым окном в июнь –
как лимонад, распробовавший лето…
А то бегущим кросс вперегонки
с лихой дворняжкой – утренней прохладцей.
На скучной паре – синим стерженьком,
порхающим беспечно по бумаге.
Посередине книги, где сюжет
явился на странице сто-какой-то,
а мозг в недоумении: о чём
вчера читал на сотне предыдущих?..
Мы каждый раз влипаем в этот миг,
в его янтарь, и патоку, и солнце…
Нас нет…
И мутной лужищи зрачок
нас исказит своей весёлой рябью.
А мы – два нежных призрака ребристых –
в зрачке у лужи за руки берёмся…
Морщинистое зеркало одно –
рассеянной старушечкой музейной
проявит нас у шторы в драмтеатре:
как молоды. как хороши-то. ох.
Уверенный мужчина типа босс
высовывает голову из мерса:
ну только что – вот здесь, на светофоре –
девчонка с парнем – были или нет?!
Витрина ловит отраженье смеха
и преломлённый светом поцелуй…
А парковые голуби шумят,
спешат склевать раскрошенную булку,
им всё равно – реальны или нет
два человечка. Крошки-то остались…
Трамвай проехал, звякнул на прощанье…
Нагруженная сумарями тётка
зацепит что-то уголком сознанья:
рука на поручне… полуобъятье –
нежней, чем жарко вжатые тела.
Обиженная снуло и привычно
на мужика с друзьями в гараже,
на вялую, тупую перебранку…
поправит «химию» свою зачем-то.
И вспомнит, как…
лет тридцать – или сколько –
тому назад? уже не сосчитать…
ах, господи, зачем же их так много?!
Делили зонт, катались на трамвае,
отчаянно прогуливали пары,
и солнце, пахнущее сдобной булкой,
крошили на асфальте голубям.
