На солнце и в тени - страница 54

В полосе прибоя, как это беспрерывно происходило днем и ночью на протяжении сотен миллионов лет, шла война между синим и белым. А поскольку сезон еще не начался – в начале июня для большинства еще слишком холодно, – пляж был не прибран, повсюду валялись обломки, оставленные осенними ураганами и зимними бурями. Это были обычные груды плавника, рыбацкие поплавки, сети, высохшие водоросли, но при том, что война ушла в прошлое уже год назад, пляж был усыпан и разбитыми спасательными кругами, секциями плотов и предметами одежды, разбросанными на разных уровнях прилива. Консервные банки, невскрытые, но каким-то образом опустошенные или частично заполненные соленой водой, свидетельствовали о торпедированных кораблях и сбитых над морем самолетах. Надписи на всем этом были достаточно свежими, чтобы их можно было прочесть, – на английском языке, военном английском, а иногда и на немецком. Море избавлялось от большинства примет шести лет войны, отправляя их на пляжи, словно на полки в шкафу. Некоторые, возможно, еще оставались на плаву, но вскоре поверхность океана очистится, ибо то, что пропитается влагой, утонет, а более плавучие предметы в конце концов будут выброшены на сушу, где их состарят солнце, дождь, ветер и летучий песок. Надписи выцветут, краски поблекнут, гвозди и прочий металл проржавеют, формы утратятся, а дерево сгниет. Лет через двадцать, когда дети тех, кто переплыл океан и вернулся обратно целым и невредимым, станут молодыми людьми, следов почти не останется, а оставшиеся практически нельзя будет идентифицировать – море, воздух и солнце поглотят и испарят все, кроме памяти.

Он остановился перед черным ботинком без шнурка. Тот сохранился настолько хорошо, что после некоторого размягчения и полировки его можно было бы снова заставить послужить. Каблук едва сносился. Он подумал, что, пойди все иначе, это мог быть его ботинок, а кто-нибудь другой стоял бы перед ним, словно перед могилой, крепко держась за лацканы смокинга и прижимая к бедру бутылку шампанского. Словно это он мертвец, сказал он себе, а тот, кто остался в живых, теперь спешно заряжает его жизнью. Он позволил ветру врываться ему в легкие и посмотрел на свою цель, теперь ярко освещенную. Кэтрин была внутри, менее чем в четверти мили. На ней почти наверняка будет платье без бретелек – такова теперь мода, – и он осознал, что никогда не видел ее голых рук и плеч, верхней части груди или спины. И с этой мыслью он переступил через черный ботинок и пошел вперед.

Прямая протяженность взморья, тщетно пытавшегося тянуться непрерывно от Кони-Айленда до мыса Монток, совсем рядом с клубом «Джорджика» прерывалась каналом шириной в сто футов, через который быстрым потоком отступал прилив.

Готовясь преодолеть его, он производил подсчеты. Первым делом прикинул расстояние. Догадка о ста футах была близка к истине, и он проверил ее, бросив гладкий камень. Тот пролетел почти до другого берега, но Гарри был в смокинге, неудобном для метания. Плывя на боку и держа в одной руке сверток с одеждой, бутылку и бокал, он покроет это расстояние за полторы минуты. Потом он бросил кусок плавника вверх по течению и проследил за его прохождением. Через полторы минуты тот достиг прибоя, проплыв около трех сотен футов. Значит, если он надеется переплыть на ту сторону так, чтобы одежда осталась сухой и невредимой, то стартовать надо от болотца у горлышка пруда. Чем шире горлышко, тем медленнее вода, а значит, чем дальше он отойдет от моря, тем выше его шансы – за исключением того, что если он отойдет слишком далеко, то погрузится в топь.