– Граждане пассажиры, кто зашел – за поручни держимся! Де-ержимся за поручни, машину сильно дё-ёргает, водитель ничего поделать не мо-ожет! Держитесь за поручни, чтоб никто у меня не улетел, ласточки мои!
Машину действительно начало дёргать, стоило отъехать от остановки. Ева попыталась пробиться к боковому поручню, и в итоге оказалась к нему же и прижатой. Из толпы то и дело раздавались придушенные писки менее удачливых пассажирок и возмущение.
– Рыбки мои, готовим проездные, я пошла, сейчас будет бесплатный ма-ассаж!
Море пассажиров взволновалось, кондуктор раздвигала их, как ледокол.
– Передайте, пожалуйста. – Ева протянула руку с зелёной карточкой стоящему перед ней парню. Тот обернулся и на мгновение вместо его лица она увидела изменяющуюся уродливую маску. Серую, клыкастую, хищную. Словно помехи на изображении. Обмирая, Ева моргнула.
Троллейбус снова дёрнуло, и морок исчез так же быстро, как появился.
– Нет, это уже не езда, это… – кондуктор многозначительно промолчала.
Парень бесстрастно взял карточку и передал дальше. Будто ничего не случилось. К горлу подступила тошнота. Дышать стало нечем. Ева расстегнула ворот и оттянула шарф. Троллейбус рывками дотянул до остановки, двери распахнулись, впуская свежий воздух и новый поток пассажиров. Забыв о проездном, Ева стала пробиваться к выходу.
– Так, на этой площадочке я давно не была, давайте, рыбки мои, плотнее, я вхожу! Ма-ассаж! – слышалось из глубины салона.
Холод обжёг лицо и шею, приводя в чувство. Ева закашлялась. Пропахшая табаком остановка и ёжащиеся люди. Кто-то громко говорил по телефону, кто-то смеялся, стоя среди друзей. Просто люди. Никаких чудовищ.
Ева подошла к занятой скамейке и села на самый краешек. Голова тягуче болела. Она прижала ладонь ко лбу, потёрла глаза. Внезапно сознание накрыла всепоглощающая усталость, липкая и вязкая, как сироп. И раздражение, навязчивое, как жужжание мухи под потолком.
«Мерзость… Мерзость одна кругом… Разоделась. Шалава…»
Ева оторопело выпрямилась и обернулась. Обычная с виду бабуля сидела за ней и водянистыми глазами без интереса смотрела на молодую блондинку в шубе, увлечённо болтающую по телефону и каблучком постукивающую по снегу. В руке старухи были зажаты семечки, она раскусывала их и сплёвывала шелуху вниз. «Мерзость…» Старуха жевала семечки. «Твари… Твари все».
Безумие какое-то!
В смятении Ева встала и отошла подальше, чужие эмоции схлынули, но во рту остался кисловато-затхлый привкус чужого разочарования в жизни и семечек. На горизонте всё яснее маячила тень душеспасительного учреждения.
Подъехал новый троллейбус, люди выходили и входили, толкались. Ева опёрлась на стеклянную стенку, от перспективы опять оказаться в салоне, среди лиц и эмоций, стало дурно. Бросило в дрожь. То ли от холода, то ли от нервов. Она затянула шарф, застегнула пуговицы, нащупала в кармане сумки наушники. Лучше пешком. Не важно, реальность это или игра отшибленного ударом разума, единственное, что сейчас поможет – держаться от людей подальше. «Я хочу узнать, что ты чувствуешь сейчас», – жизнерадостно раздалось в наушниках, когда она включила плеер. Еву передёрнуло.
– Привет, – с облегчением поднялась из-за стола Наденька, когда заметила её. – Я думала, ты раньше приедешь.
– Да я проездной потеряла, решила, это повод прогуляться.
Надя глянула в сторону окна с решёткой-солнышком. Четвёртый час. Над городом брезжили лёгкие, едва ощутимые сумерки. Она зябко поёжилась.
