Молодой человек в военной форме без звездочек стал для обиженной кассирши удачной возможностью отыграться.
– Поезд уже на путях, а им билеты подавай, – ворчала она.
Саша пытался спокойно объяснить, что приехал из пограничного гарнизона за триста километров. Он уже приезжал днем ранее, но вокзал был закрыт.
Кассирша вспомнила, что именно тогда ходила домой: должен был прийти человек, чтобы резать свинью, чего никак нельзя было пропустить. Тем не менее она стояла на своем:
– Я всегда на рабочем месте.
В итоге она демонстративно закрыла окошко. Когда в окошко стали долбить кулаком, кассирша по заведенной традиции хотела напустить страха волшебным словом «милиция». Но перед ней предстал рассвирепевший полковник, от злости у него на лбу даже выступили вены.
– Продай ему билет, быстро! – приказал Груздев и для пущей убедительности дал ногой по фанерной перегородке, которая отделяла кассу от зала ожидания.
На близком полковнику языке можно сказать, что кассирша была деморализована после массированной психологической атаки. Пока она под неусыпным контролем солдатского заступника вводила Сашины данные, с ее стола падали разные бумаги, на которые она то и дело наступала.
По старой привычке Саша отдал полковнику честь.
– Вот так с ними надо, – сказал отставной офицер, потрясая самым настоящим боевым кулаком.
В вагоне им попали места поодаль друг от друга, и Груздева это невероятно расстроило.
«Сидел бы он напротив, поговорили бы по душам», – вздыхал полковник, по давней привычке мочаля кончики своих усов.
Любители немецкой истории могли бы заметить его потрясающее сходство с кайзером Вильгельмом, но таковых в вагоне не нашлось. Дама с паспортом взялась читать бульварный роман в ядовито-желтой обложке, купленный перед отъездом по цене двух булок хлеба, да так и уснула с книгой на груди. Полковник со своей полки поглядывал на Сашу. «Эх, если бы он сидел здесь, а не с тем дураком». Говорун словно услышал его мысли и вздрогнул.
Полковнику можно было посочувствовать: он так хотел поговорить об армейской службе, которой отдал гораздо больше времени и сил, чем семье, порассуждать о пользе дисциплины, поучить юнца уму-разуму и даже пожурить. Между «пожурить» и «отчитать» была большая разница. На службе полковник обыкновенно журил любимцев-угодников и отчитывал всех остальных вплоть до начальства. Впрочем, он знал, где и кого критиковать, чтобы не быть отчитанным самому. Лейтенанту можно было учинить публичный разнос, так все рядовые узнавали – он не любимец и не угодник. По генералам же можно было пройтись лишь в приватной обстановке, сидя на кухне в компании всегда согласной жены.
Груздев снова раздраженно покряхтел. Просто он увидел «макаронину», говорившую с Сашей. В разряд макаронных изделий попадали молодые люди, которые помимо полковничьей нелюбви обладали худобой. Говорун довольно кивнул худосочному парню, уступил ему место напротив Саши, а сам забрался на полку.
– Мое имя Жан Тарле, – с сияющей улыбкой представился визитер.
Студент из французского Бреста ездил в российских поездах, собирая материал для магистерской работы. Он хорошо знал русский, но не настолько, чтобы всерьез огорчиться, когда его посылали очень далеко. Такое случалось, но являлось скорее исключением. Тарле был доволен, что настоял на своем методе.
– В поездах и на вокзалах встречаются люди, принадлежащие к разным социальным группам, – убеждал он своего научного руководителя. – Так мы получим объективную выборку.
