В приемном покое народу битком, но суеты и неразберихи нет – работа госпиталя в условиях военных действий и постоянных авиаударов давно подстроилась под такой сумасшедший ритм, и все службы четко выполняют свои функции.
Мы с полковником сразу расходимся по двум соседним операционным, там нас уже дожидаются два тяжелораненых бойца с осколочными в голову и живот. Я долго мою руки и тру глаза – нет ничего хуже, чем сложная операция после стольких ночей без нормального сна. Но я должен сохранять четкую работу рук и головы хотя бы еще на пару часов – раненые парни не виноваты, что врачи не спят, они не должны страдать из-за этого, они-то свой долг выполняли до самого конца, пока могли стоять на ногах, значит, и мы справимся.
Спустя два часа и две операции я сидел в холле и абсолютно онемевшей от усталости рукой пытался крутануть колесико бензиновой зажигалки, чтобы прикурить. Пока я мучился с этой непростой задачей, кто-то подошел ко мне сзади-сбоку и, чиркнув спичкой, помог зажечь сигарету. Я прикурил и не глядя кивнул в знак благодарности невидимому помощнику.
– Доброй ночи, доктор, – обратился ко мне довольно приятный мужской голос, – позвольте спросить, с ним все будет нормально?
Я обернулся, пока не понимая, о ком или о чем, вообще идет речь и хотел прямо спросить об этом, но мой собеседник опередил меня.
– Я говорю о том парне, которого вы только что оперировали, с ранением в ногу, – уточнил Гленн Миллер.
Да, это был именно он, я уже много раз видел его портрет на афишах еще дома, в Нью-Йорке. Наверное, мне следовало бы удивиться или хотя бы немного оторопеть, ведь я встретился лицом к лицу с одним из самых популярных музыкантов нашего времени, но я был настолько уставшим, что смог только немного приподнять левую бровь в знак удивления.
– Доброй ночи, капитан. Да, у него легкое ранение по касательной: сухожилия, артерии и другие важные элементы не задеты, через несколько дней он уже сможет подняться, а еще через неделю полностью встанет на ноги.
– Простите, я не представился. Капитан Гленн Миллер, руководитель прибывшего вчера военного оркестра, – начал представляться Миллер, но я немного неуклюже перебил его, сказав, что узнал, что очень рад знакомству и представился сам.
Молодой парень, которого я оперировал, оказался трубачом из оркестра, поэтому Миллер и пришел в госпиталь, как только узнал о случившемся, – оркестр квартировал совсем рядом, тут же, на Слоун-стрит. Он был очень рад, что его товарищ сильно не пострадал: во-первых, они просто были приятелями, а во-вторых, (и мне показалось, что это был наиболее важный момент) такому трубачу не найти быстро замену и в мирных Штатах, а уж тут, на войне, и думать нечего.
Мы поговорили еще буквально пару минут про ситуацию на фронте, про оркестр и его состав (сорок пять музыкантов, три отличных вокалиста). Я был приглашен на ближайший концерт и на том мы распрощались – мне было просто жизненно необходимо поспать хотя бы пару часов, причем, похоже, спать я буду тут же в госпитале, на диване в ординаторской, а Миллеру нужно было проверить, все ли нормально с остальными его подопечными.
На этот раз я поспал около пяти часов: то ли мне действительно решили дать отдохнуть, толи просто не смогли разбудить – не знаю, но выспался я отлично. Первым делом после пробуждения я спустился на первый этаж, где располагался кафетерий для персонала, выпил две чашки крепчайшего кофе и съел нечто среднее между пончиком и засохшим хлебом, но привередничать в такой ситуации не приходилось.
