Янтарный свет излучает маленькое цветочное бра: одна из немногих вещей в зале, находящаяся на своём месте. Когда глаза привыкают к пятнистой темноте, легко рассмотреть беспорядок помещения «незаконченного», но уже пригодного к жизни. Бра светит там, где, по очевидному замыслу, должен располагаться диван или кресло, но на этом месте пока царствует матрас, а перед ним прямо на полу молча стоит телевизор.
― Пусти, мне надо помыть посуду и позвонить папе.
По левую сторону от матраса ― дуэт испачканных тарелок в сопровождении вилок. А на самом матрасе ― влюблённая пара, мало обеспокоенная всей неразберихой, посреди которой они оказались. Поцелуи заботят их куда больше, будто с каждым прикосновением губ они получают то, чего ждали всю жизнь.
― Успеется завтра, ― отнекивается парень.
В таком свете различия меж цветами их кожи неуловимы, но в них узнаются более юные бармен и девушка. Татуировок на нём меньше, и длины волос для полноценного хвоста недостаёт. Сейчас он так заразительно счастлив и томится в соусе завидного блаженства. Но у Майи, которая обнимает его, есть силы сопротивляться:
― Я же обещала!
― Посуде? Она простит тебя, крошка.
― Камиль, я серьёзно, ― её руки упираются в его грудь. ― Не хочу, чтобы отец опять расстроился и сказал, что я о нём не забочусь.
― Всё как раз наоборот. Ты всегда слишком о нём заботишься, и он к этому привык.
Кольцо его рук размыкается, купол эйфории рушится, и хочется срочно помочь ему восстановиться. Майя огорчена, но чем ― своей строгостью или его уступчивостью? Бармен отодвигается на свою половину матраса, ни в чём ей не препятствуя, и лицо убедительно пародирует отчуждённость, в которую ей страшно верить. Она нежно берёт его лицо в ладони, вынуждает смотреть на неё и пытается вернуть любимую улыбку. Сейчас в этой безграничной близости она ведёт себя с ним увереннее, чем спустя время в баре, где они будут флиртовать. Сейчас нет никаких сомнений в том, как он жаден до неё.
― Всего десять минут. И чем раньше они начнутся, тем скорее мы будем вместе снова.
― Неужели он не разберётся сам? Он уже большой мальчик. И в своих новых отношениях самому пора участвовать, без твоей опеки.
Майя целует его, чтобы набраться упоения полные лёгкие ― ровно на те самые пресловутые десять минут «разлуки».
― А ты, большой мальчик, долго можешь без меня прожить?
Ноги неохотно поднимают её, провожаемую чёрными глазами Камиля.
― Утешает и восхищает то, что и обо мне ты будешь заботиться так же, крошка.
Остановившийся СОН резко напомнил Васе о том, что это не её квартира и не её тоска по мужчине. Она очнулась, когда Камиль пропал из кадра, а потом изображение и вовсе застыло по велению владелицы воспоминаний. Маковецкая смотрела прямо на неё, а не на экран: её, безусловно, интересовали впечатления Василисы.
Разница между двумя Майями была такой колоссальной, что оба образа с трудом складывались в одного человека. Но признаться в этом означало сказать о том, что при жизни Майя выглядела менее эффектно, ниже и без золота в глазах. А это не очень-то вежливо по отношению к тому, кто любезно согласился поделиться воспоминаниями. Особенно пока сама ты не славишься ни эффектностью, ни высоким ростом, ни хотя бы умением использовать СОН так же.
– Я будто бы чувствовала всё то же, что и вы, ― с небольшим беспокойством уронила Вася. ― Внутри такое… с тех пор, как я в Постскриптариуме, у меня плохо получается чувствовать, но когда я смотрю, я снова живу в суетном мире.
