– Да уж, вот почему я не хочу в отдел происшествий. Про такое интересно только читать, но уж точно не исследовать.
– Как сказал один поэт, «Я в дерьме купаюсь, я в дерьме живу».
– Это что такое?
– Так, глубины Ленинградского рок-клуба.
– Тебя, я вижу, так и тянет в Город трех революций.
– Этот город велик, несмотря ни на что. И на наш немного похож: тоже на болоте стоит.
– Мечтаешь туда переехать?
Черский смял стаканчик – так, что из пакетика брызнула последняя коричневая капля. И швырнул его в мусорку.
– Многие мечтают об этом городе, – произнес он, глядя куда-то в темную даль за высокими стеклами блинной. – В нем есть величие. Какие бы тяжелые времена он ни переживал – в нем есть величие.
– Так почему не поедешь?
– У меня еще тут дела. Петербург – это где-то в будущем. А меня прошлое держит.
– Особисты беспокоят? – с мягкой улыбкой осведомилась Нэнэ.
Черский усмехнулся.
– До бывших особистов мне примерно так же нет дела, как до бывших одноклассников. Мои тогдашние особисты теперь сами бизнесом зарабатывают. Возят телевизоры из Минска в больше не дружественный Вильнюс. Пытался с ними об интервью договориться, все-таки такие, как они, – это и есть наш молодой бизнес. Отказались. Но что-то у них не клеится, и они сами не понимаю, что не так делают.
– Не помогают прежние связи?
– Да какие прежние связи… До меня уже сейчас дошло, что даже там, в Афганистане, они были не особо уверены в том, что плетут. Может, действительно не кумекали, что в головах у этих горцев творится, – там же до сих пор половина неграмотные. А может, и это еще хуже, думали, что понимают, но настоящие доклады посылали в штаб, а нам говорили что положено. А в штабе тем более мало что понимали, и, что самое печальное, до них это тоже еле доходило. Просто работа у них такая, важное лицо делать, что бы ни случилось. Были бы особисты умнее – захватили бы власть, когда все зашаталось. А сейчас у нас власть сама знаешь у кого.
– Так вот почему ты так завелся… Ты не хочешь, чтобы во власть пролезли люди вроде этого придурка.
– Такие, как он, туда точно не пролезут. Потому что этот – просто дурак. А вот те, кто стоит за ним, – эти как раз могут. Такие дураки для них – как таран.
– Но это просто провинциальный дурак.
– Так им не обязательно самим становиться властью. Им просто хочется, чтобы власть им разрешила самим быть властью. То есть убивать тех, кого выгодно. Этого будет достаточно. И в небольшом городе это намного проще сделать, чем в столице. Как подумаю об этом – тошнить начинает. Лучше уж статью дописывать буду. Отвлекусь немного. Есть вещи, которые даже я выдержать не могу.
Он поднялся с круглого сиденья.
– Подожди, – сказала Нэнэ, продолжая смотреть в пустую тарелку.
– Что-то важное осталось.
– Я, когда в школе училась, тоже принципы для себя придумала. Больше из старых книг, конечно, но они же все про это. Например, что лучше умереть с голоду, чем буду наркотиками торговать. Или даже чем проституция. Почему-то мне казалось, что это близко, хотя второе не так осуждается.
– И там и там продается удовольствие. Просто в наркоторговле ты продаешь вещество, а в проституции свое тело.
– Ну да, все равно что от себя кусок мяса отрезать… Так вот, с тех пор я немного выросла, и мысли мои стали меняться, – она убрала волосы с лица и тоже посмотрела вдаль. – Нет, ни собой, ни наркотиками я не торгую. И с голоду, как нетрудно заметить, не умерла. Но мне тут история одна вспоминается. Я в церковь не хожу и вообще от этого далека, но это очень хорошо именно с исторической точки зрения. Помнишь, на последнем ужине, когда жареного барашка ели, Иисус сказал ученикам, что один из них его предаст. А Петр начал божиться, что нет, учитель, как можно, да я за тебя, да мы все за тебя…
