На юге чудес - страница 28

Якуб прибыл в Софийскую станицу ранним октябрьским утром, в тот день, когда Ксения впервые вышла из юрты гарема Туран-хана и увидела голубую синь Аральского моря. Он поразился, как изменился и разросся безымянный поселок за какие-то полгода, и ввел на его улицу самый волшебный и шумный караван за всю историю Великого Шелкового Пути. Ровно в полдень, минута в минуту, золотистый осенний воздух вздрогнул от гулких ударов, мирно отсчитывающих время, взорвался многоголосой какофонией музыкальных фраз, обрывков полек, вальсов и других механических мелодий, звучащих из полированного чрева сотен часов на спинах верблюдов, дополненных криками деревянных кукушек и угуканьем сов с серебряными глазами. Этот веселый караван, каждый час огромного пути из Персии отмечавший музыкальными фразами, а полдень каждого дня приветствовавший такой какофонией мелодий, что верблюды глохли, дотащился до Софийской станицы, измученный поклажей из огромных часов-комодов для дворцов, уютных маленьких коробочек с маятниками и вульгарными кукушками, несущими уют мещанским гостиным, карманных часов с крышками из фальшивого золота, дребезжащих вальсами, стоит открыть крышку с назидательной надписью. Обитателям Софийской станицы, научившимся жить по солнцу и вечному шуму ветра на перевале, ровно в полдень менявшего направление и с ним свой звук, часы были не нужны, но они накупили их немало, прельщенные приятным запахом полировочного лака и веселой музыкой. Зная, что время в долине у перевала течет не всегда правильно, то вдруг ни с того ни с сего начинает нестись скачками вперед и назад, а то иногда свивается кольцами, они не очень-то доверяли часам, благодаря чему многие из них дожили до прихода Смерти.

Полуголый, в одних штанах, примчавшийся на какофонию пришедшего времени Петр Толмачев, уже давно по-азиатски не скрывающий своих чувств, вскрикнул от радости, увидев Якуба. Они обнялись, и так в эту долину вместе со временем пришла настоящая степная дружба, подлинное величие которой возможно только на Востоке.

Лиза никогда не видела Якуба, но приняв его в гостях, сразу почувствовала симпатию к этому крупному грузному старику с синими глазами, принесшему в дом запах бессчетных стран и земель и мудрость средневекового восточного мага, направившую Петра Толмачева на путь истинный. Четверо караванщиков принесли в скромный домик подарок Якуба – огромные массивные часы с тяжелым маятником-секирой, только они и остались потом в этом доме, когда Ксения вышвырнула из него всё, изживая запах Лизы, но часы она даже с места сдвинуть не смогла. От боя этих часов, слишком больших для маленького домика, дрожали стены и падала посуда на столе, стоявшие рядом с часами глохли на время и объяснялись жестами, пока они не замолчат, но красота мелодии часов и их чистое серебристое исполнение возмещало все неудобства.

Якуб загостил в доме Петра до глубокой ночи, наполненной шелестом крыл летучих мышей, всё громче ведя непонятный разговор до самого утра, а на рассвете вместе с Петром Толмачевым ушел на безымянную гору к Ковчегу. Лиза осталась в доме одна, и со всей станицей встретила приехавшие к казакам, уже забывавшим прошлое в мире чудес, их семьи – жен и детей с Урала, из Сибири и Оренбуржья. Нагруженные стульями и столами, дребезжащей, как её не привязывай, кухонной утварью и тюками перин, простыней и ненужных в этом пекле тулупов, они весь свой путь к затерявшемуся в просторах поселку тащились вслед за караваном Якуба, ведомые музыкой часов, которую они наивно считали звуками благодатной осенней степи этого мира. Они наполнили Софийскую станицу, где на триста казаков жило больше тысячи разноплеменных выходцев из Азии, русской речью. Невесты обнимали своих женихов, нетерпеливо расспрашивая, когда будет свадьба, жены сквозь слезы радости рассматривали поля и новые хозяйства, а дети тут же затеяли драку между собой. Между приступами счастья и любви воссоединившихся сердец случилось несколько жестоких скандалов, когда невесты и жены обнаружили, что их суженые безрассудно женились на казашках во время великого пира-попойки с казахами, и вцепились в волосы казашкам, плачущим от боли и глупости русских женщин, не понимающих удобств многоженства. Кое-где шумно или тайно изгоняли служанок-узбечек или уйгурок, исполняющих роль наложниц. Ночью шел дождик, целомудренно заглушая своим шумом происходящее за новенькими стеклами в домах и смягчая звериный рев Лизы.