На земле Заратуштры - страница 6

Меня, конечно, это беспокоило – просто не могло не беспокоить, – и я знала, что моего мужа это беспокоило не меньше. Но что меня всегда в нём поражало: он никогда, ни разу за всю нашу жизнь не сказал мне, что хотел бы завести детей; после фразы «Я бы хотел ребёнка» он неизменно, всегда добавлял, что хотел бы его со мной.

И вот несколько дней назад, когда мы лежали вдвоём в постели – я читала, он тоже читал, но, как всегда, каждый читал что-то своё, – он вдруг отложил свою книгу в сторону и прямо спросил у меня:

– Как думаешь, какое им всем вообще дело до того, что творится в этой постели?

Его раскрытая и перевёрнутая страницами вниз «1984» легла на прикроватную тумбочку, грозясь вот-вот сорваться на пол.

– У них нет личной жизни, – не отрываясь от «Ста лет одиночества», просто ответила я, – у них нет секса в браке, у них нет путешествий, потому что у них нет денег на путешествия, у них нет ни работы, ни дорогого шмотья, ни нормальной стиральной машины. У них нет ничего, в чём, им кажется, они нуждаются больше всего.

У меня была привычка разговаривать быстро и много, когда я пыталась умничать – я в такие моменты тараторила, словно героиня какого-нибудь дурацкого фильма, и пыталась сохранять максимально отстранённый вид. Не знаю, откуда это взялось, но я делала так всегда, сколько себя помню.

– Наша стиралка тоже прыгает как сумасшедшая, – парировал мой муж.

– Да хоть бы и вручную стирать, – тут же откликнулась я, – они думают, что им нужны деньги, разврат и развлечения. У нас это есть, но я вот тебе что скажу: это не главное – это не причина нашего счастья, это его следствия. Главное вот что: у нас есть взаимопонимание. А у них его нет.

– Ни у кого?

– Ну, посуди сам: многие из них могут по два часа читать книги, лёжа бок о бок в одной постели, и просто наслаждаться тишиной в компании друг друга? А потом ещё два часа скакать на этой дурацкой кровати как ненормальные, и болтать до утра, и не спать до утра – как будто им по двадцать и всё у них ещё впереди? Ну, как думаешь?

– Думаю, немногие, – я увидела краем глаза, что мой муж улыбнулся, – но слушай. Тебя же вся эта болтовня задевает.

– Даже если, – я отмахнулась. – Это всё проходящее. Когда-нибудь они все перестанут ковыряться в наших проблемах и начнут, наконец, разгребать свои.

Именно в тот момент и зазвонил телефон, лежавший аккурат на прикроватной тумбочке возле мужа. Его книга рухнула на пол и захлопнулась. Положив её обратно, он поднял трубку.

– Да, – просто и коротко. Он ненавидел, когда нам звонили так поздно, и я думала, что сейчас он обязательно скажет что-то очень грубое и, отбросив телефон, пойдёт на кухню за чашкой кофе; он почему-то постоянно чуть что хлестал кофе, а уж тем более в таких случаях. Однако в этот раз он, вопреки моим ожиданиям, слушал довольно внимательно и кивал, будто бы собеседник мог видеть его кивки.

– Это я, вы правы, – говорил он, и я ощутимо напряглась, когда спустя пару мгновений он проговорил следующее: – Да, она рядом. Секунду.

Он протянул мне трубку, и по его лицу я поняла: случилась какая-то непредвиденная хрень. Хосе Аркадио Буэндиа слушал россказни призрака Пруденсио Агиляра[1], когда мне пришлось захлопнуть книгу и поднести трубку к уху.

– Это Мальми, – донеслось с того конца провода. – Твоя тётя Роза умерла вчерашней ночью.

Когда я вспоминаю эту фразу, сказанную приятным, словно бархатным – если звучание вообще может быть мягким, как бархат, – голосом, я громко выдыхаю и резко раскрываю глаза. Я всё ещё в ванне; я не сразу понимаю, что вода уже порядком подостыла. Когда осознание этого простого факта доходит до моей затуманенной головы, я заставляю себя, неожиданно тяжёлую и неуклюжую, выкарабкаться из ванны. Я понимаю вдруг, что полотенце осталось в дорожной сумке. Пространство вне воды кажется мне невероятно отвратительным; воздух маленькими холодными лапками ощупывает моё тело, оставляя на нём следы из противных гусиных пупырышек. Я выглядываю в коридор и окликаю мужа; тот отзывается сразу же, и, когда я прошу принести мне полотенце, он приносит мне его быстро, так что я не успеваю совсем уж окоченеть.