– На то казак и рождается, чтобы голову сложить. – Кобелев говорил, давясь горькой слюной, глядя в открытую предутреннюю степь.
– Ищи, где лес погуще, берег покруче, травы повыше. Усмань княжну татарскую сгубила. С той поры Усманью и зовется. Сам знаешь.
– Усмань, говоришь? – Морщины на лице атамана напряглись.
– Как сгубила ее, так и все племя татарское погубит.
– Вон же ж как! Ай, спасибо, Недолюшка, за совет! – Кобелев обернулся и широко открытыми глазами уставился в спину уходящей прочь блаженной. А она все твердила:
– Хворобого пусти на волю. Через то милость Божью получишь!
– Ну что, Карача, давай вместе кумекать, как жить дальше будем. Я казак старый, жизнь провел в боях да походах. И на старости хочу покоя. Да, видно, покоя совсем не получится. Ты ешь, пей, не стесняйся. – Кобелев в постельной рубахе сидел за столом, пододвигая татарину чугунок с кашей.
Карача ел жадно, неумело держа деревянную ложку полным хватом.
– Страх тенью на сердце лег? Беги за Дон, атаман.
– И то верно. Баб, стариков и детишек за Дон отправлю. Сам не могу. Там меня предателем и изменником нарекут и удавят, как собаку. А я вот что помыслил. Что, если я вашим довольствия оставлю, корма коням, а сам в другом месте пережду? Когда пройдете, я для видимости десяток домов поплоше спалю, пристрелю голодранцев: дескать, бились с татарвой, но не удержали. На тот случай, ежели ваши от наших драпать начнут и мне ответ держать перед моим начальством придется. Как думаешь?
У Карачи блеснул в глазах лучик превосходства и презрения.
– Ты мудрый атаман. Хорошо мыслишь. Хочешь, чтобы я рассказал про этот план в степи?
– Именно, Карача.
– Хочешь, чтобы тебя не тронули? Но за это хабар[4] должен быть хороший.
– Про хабар потом. Давай вместе подумаем, где оставить провиант и корм, а где мне с моими людьми отсидеться?
– Здесь и оставь, а сам беги и спрячься со своими людьми.
– Здесь оно, парень, сложно. У меня все склады и амбары в Песковатом. Пока всё перетащим, времени много пройдет.
– Ис-сымлях! – Карача вдруг вскочил на ноги и, прихрамывая, заметался по избе.
– Медвежий жир, вижу, помог. – Кобелев сидел, не шелохнувшись.
– Помог, помог! Мне туда скорее надо! – Татарин махнул рукой на запад. – А я тут с тобой сижу, щеки по столу катаю!
– Давай всё порешаем и поедешь по своим делам сердечным. – Атаман хитро прищурился.
– Давай. – Карача снова сел к столу, – Давай всё порешаем. – Грудь его ходила ходуном. – Говори тогда.
– Ну, другое дело. Значится, так. Я останусь здесь, и всё село останется. Вы пойдете через Песковатое, заберете довольствие, накормите коней и прямиком до Москвы. А, ну хабар еще. Хабар я туда перетащу тоже. Есть немного золота, оружие, лошадей всех отдам.
– На обратном пути хан захочет взять невольников. Как с этим?
– Невольников берите сколько надо. Все на войну спишем. Годиться?
– Годится. Тогда скажи своему Инышке, чтобы ехал до сакмы, там наши разъезды. Пусть всё передаст. Там много людей, кто по-русски понимает.
– Э, нет, Карача. Ехать до сакмы нужно тебе. Кто Инышке всерьез поверит? А ты как-никак племянник самого хана Джанибека.
– Мне время терять нельзя, понимаешь?
– А ты по-быстрому дунь туда и обратно. Мы тебя здесь пропустим. Ежели надо будет, и опять в степь на обратной дороге не воспрепятствуем. Сам-то подумай? Так ведь всем удобнее.
Карача нервно забормотал под нос по-татарски. Потом встрепенулся, бросил горящий взгляд на атамана.
