– Шутка… Живой он… В лес унес. Пока спал – сгреб, пасть зажал, в мешок посадил и унес.
– Вот это да. Не забудь потом выпустить, – нахмурился я.
Может быть, по прошлой жизни и недолюбливал я собак. Но теперь не хотелось даже представлять, как будет маяться пёс в мешке среди леса.
– Если жить будем, выпущу, – кивнул напарник.
– Значит, надо выжить… Готов? – я вытащил револьвер, а Тулуш снял с плеча ружье.
– Саныча, можно я первый пойду? Я бесшумный, как змея.
– Нет… У тебя волына ненадежная, с осечками. Первый я пойду.
Сказал так, потому что чуял, что без крови нам сегодня никак не обойтись. Надеюсь, это будет не наша кровь. Но загадывать не приходится.
– Пошли, – прошептал я и двинулся по направлению к черному в рассветной полутьме силуэту дома.
Тулуш тенью скользнул по ступенькам крыльца, и умудрился сделать это так, что ни одна доска не скрипнула. Он оглянулся и кивнул. Я дал отмашку.
Салчак должен был открыть дверь, а уже после я бы ворвался внутрь и взял бы беглецов, пока спят. Но дверь оказалась заперта.
Вот тебе и не запираются они в Мохово, вспомнил я слова Демидыча. Некстати я на него положился.
Я осторожно обошел дом, осмотрел его. Окна оказались еще и наглухо заперты на ставни. Забаррикадировались, гады. Если начну ломать ставни или дверь – непременно услышат и начнут пальбу. Нужен другой план… Ждать рассвета и, когда соизволят выйти, брать? Или что-то другое? Думай, Сан Саныч, думай…
Мы отошли от дома, чтобы всё обсудить.
– Дом деревяшка, поджечь нада… – вдруг предложил Тулуш. – Крысы выскочить – и тут мы! Хоба!
– Вместе с крысами и люди пострадают, и дом, само собой, – возразил я.
А сам призадумался, ведь ход мыслей напарника мне нравился. Его план с пожаром бы только доработать.
– Тогда ломать будем, – продолжал Салчак. – Пойду лом искать, или топор нада.
– Погоди, – я пригасил его рвение. – Есть одна мысль… Пожар мы и вправду устроим, вот только немного другой. И нам бы помощника – нет, помощница нужна. Иди срочно за Верой. Буди ее. Мухтара только не отвязывай, пускай там ждет.
Пока Тулуш ходил за Соколовой, я, стараясь максимально не шуметь, натаскал из леса хвороста и сложил ветки за домом, возле сарая. Добавил в кучу еще и несколько добрых березовых поленьев, что стянул у соседей. Хворост сухой и тонкий, вспыхнет, как порох – ярко, но слишком ненадолго. А вот поленья не дадут костру быстро прогореть.
Тем временем вернулся Тулуш с заспанной Верой.
– Вы что, без меня пошли? – негодовала она, потирая глаза.
– Ты так спала сладко, не хотелось будить, – усмехнулся я.
– А сейчас зачем разбудил? – с подковыркой спросила девушка, ежась от ночной прохлады и кутаясь в мою олимпийку.
– У тебя будет роль. Умеешь говорить по-старушечьи?
– Что?
– На пенсионерском скажи что-нибудь.
– Ну-у… пойду в собес схожу… Вот молодежь пошла, ни стыда ни совести… Нас-то по-другому воспитывали…
– Нет, я имел в виду, голос сможешь старый сделать?
– Зачем?
– Надо, Вер.
– Та-ак пойдё-от? – проскрипела Вера голосом Бабы Яги.
– Отлично, только сделай испуганным голос и кричи: «Пожар! Пожар!» Только тихо…
– Морозов, как можно кричать тихо? – снова возмутилась она.
– Тогда обойдемся без репетиций, – сказал я и подпалил пучок сена, а после сунул его в «пионерский» костер, сложенный шалашиком высотой почти с человеческий рост.
Пламя полыхнуло, огонек, бодро похрустывая, побежал по веточкам, лизнул поленья и занялся на бересте. Через несколько минут огонь полыхал так, что подойти ближе чем на пять шагов к костру было невозможно.
